Андрей Калиниченко - В небе Балтики

И вдруг у самой линии фронта облачность оборвалась, и над нами сколько видят глаза — заголубело чистое небо, озаренное яркими лучами заходящего солнца. Давно мы не видели такой небесной лазури. Начавшееся осенью ненастье несколько месяцев скрывало ее от наших глаз. Приятно видеть ласковое солнце. Но теперь это было весьма некстати. Высота мала, а спрятаться некуда. "Немцы могут посшибать нас одной очередью", — подумал я, вспомнив упавшего гуся, сбитого нашими зенитчиками на аэродроме.

— Набираем высоту, бомбить будем с пикирования, — передал я по радио своему ведомому.

Слева оказался заболоченный участок местности, там не должно быть немецких зениток. С набором высоты пошли над болотом. Маленькие "яки" виднелись сзади в просторном небе, переходя с одного фланга на другой.

Виноградов склонился над планшетом, выполняя расчеты на бомбометание с пикирования. Высота полторы тысячи метров. Выше забираться не следует, чтобы использовать солнце, которое уже клонилось к горизонту.

Развернулись к железной дороге. Пути перед станцией были буквально забиты поездами. У меня глаза загорелись. От линии фронта было всего километров семь. Я никогда раньше не видел такого скопления эшелонов в непосредственной близости от переднего края. Гитлеровцы спешно отступали. Им было не до предосторожностей. К тому же другой дороги не было. Южнее простирались огромные болота, а севернее — берег Финского залива.

— Сейчас мы их накроем! — радовался Виноградов.

— Целься получше, Толя. Такой случай больше не подвернется!

Вспыхнули разрывы зениток. Сначала снаряды рвались в стороне, потом все ближе и ближе. Аносов шел в правом пеленге рядом с моим самолетом. Истребители прикрытия держались несколько выше. Виноградов вертелся в кабине, торопился. Но вот он замер на некоторое время, всматриваясь в глазок прицела. Я забыл обо всем на свете. Ничто в мире меня тогда не интересовало. Единственным желанием было — разбомбить эти эшелоны. Самолет вздрогнул от разрыва зенитного снаряда, но сворачивать было нельзя: Толя прицеливался. Я должен точнее удержать машину в горизонтальном полете.

— Пошел! — скомандовал штурман.

Я отжал штурвал. Машина понеслась к земле. Справа пикировал Аносов. Теперь зенитные снаряды рвались гораздо выше. Немецкий эшелон стремительно приближался, увеличиваясь в моем прицеле. Нажал на кнопку — бомбы полетели. На максимальной скорости, со снижением проносимся над передним краем и уходим на свою территорию.

На земле шел бой. Пролетая навстречу друг другу, небо чертили трассирующие пули и реактивные снаряды, тускло вспыхивали огоньки артиллерийских выстрелов, дымились очаги пожаров. Но дым с места нашего удара поднимался выше всех — горели два железнодорожных эшелона. А в трехстах метрах от них по шоссе на запад двигались вражеские автомашины. Цель подходящая.

— Заходим на штурмовку, — передал я по радио своему ведомому и резко развернулся для атаки. На развороте Аносов несколько отстал.

"Правильно делает, — подумал я, наблюдая за Аносовым, — при штурмовке нужно иметь свободу маневра". По самолету начали бить зенитные автоматы, но точность была невелика. Я бросил машину в пике, чуть подвернул влево, и перекрестье прицела легло точно на автоколонну. Нажал на гашетку — в кабине запахло пороховой гарью. Огненные трассы потянулись от самолета к земле. Аносов пикировал рядом, поливая фашистов горячим свинцом.

И вдруг ровный гул двигателей прервался. Короткие хлопки... перебои в работе правого мотора, машину потянуло вправо. Высота сто метров, но и она уменьшалась. С земли огонь по самолету усилился. Что делать? Быстро задвигал сектором газа, открыл топливный кран кольцевания, но мотор только фыркал, а не тянул. Самолет с креном шел на одном моторе.

— Скорее разворачивайся к своим! — крикнул Виноградов.

Осторожно положил самолет в левый вираж. Штурман тем временем вел огонь из своего пулемета. Вдруг мотор резко увеличил обороты. Самолет заскользил и пошел в набор высоты. Я прислушался — оба двигателя работали нормально. Что же было с правым мотором? Видимо, в бензопровод попало немного воды.

— Где Аносов? — спросил я штурмана.

— Не вижу, — осмотревшись, ответил Виноградов. Стрельба зениток прекратилась. Мы были над своей территорией.

— Четырнадцатый, где находишься? — запросил я Аносова.

Ответа не было. Я стал в круг и несколько раз повторил запрос.

— "Бирюза", "Бирюза", четырнадцатый ушел в сторону после штурмовки и потерялся из виду, я — "Акула", прием, — услышал я ответ ведущего истребителей прикрытия.

— Толя, давай курс на аэродром, идем домой, — обратился я к штурману.

Летели молча. Черные тучи свисали чуть ли не до самой земли. Временами мы попадали в снегопад. Тогда я переводил самолет почти на бреющий.

Под Кронштадтом тоже валил густой снег, но отсюда я мог найти свой аэродром, как говорится, с закрытыми глазами. "Яки" еще плотнее прижались ко мне с двух сторон, образуя тупой клин. Таким строем мы прошли над аэродромом. Быстро темнело. Со старта одна за другой взлетали зеленые ракеты, показывая нам направление захода. Это было весьма кстати. Снижаясь, я не видел ни посадочных знаков, ни полосы, только ракеты. Но все обошлось благополучно. "Спасибо за помощь", — подумал я о тех, кто пускал ракеты, когда самолет коснулся земли. Следом за мной сели истребители.

"Что я доложу командиру об Аносове? Потерял такого летчика, близкого друга. И даже не видел, как это произошло. Пропал без вести..." — думал я, вылезая из кабины.

— Товарищ командир, какие замечания по работе матчасти? — осведомился механик самолета старший сержант В. С. Золотов.

— Замечаний нет, — хмуро ответил я.

Тут же стоял техник звена В. М. Покровский. Он, видно, понял мою тревогу. Пока я отстегивал лямки парашюта, техник-лейтенант обошел вокруг самолета. Не обнаружив пробоин, он приблизился ко мне и с улыбкой сказал:

— Аносов сел пять минут тому назад.

— Как сел? — удивился я и быстро зашагал к его самолету.

Значит, он бросил ведущего, нарушил основной закон боя, один ушел домой? Но почему? Неужели... Да нет же. Он воевал азартно и летал смело.

Аносов, подсвечивая механику фонариком, осматривал самолет, подсчитывал пробоины, а штурман делал какие-то записи в бортжурнале.

— Почему один ушел от цели? — строго спросил я его.

— Забарахлил мотор.

— А почему на мой вопрос не ответил?

— Рацию повредило осколком. Пятнадцать пробоин привез.

Аносов рассказал, как в первой штурмовой атаке он напоролся на сноп зенитного огня. Появилась тряска правого мотора, отказало радио. Пришлось отвернуть на свою территорию. Так он потерял меня из виду. Попытки связаться по радио не привели к успеху.