Дмитрий Шевченко - Кремлёвские нравы

В Кремле? «Спасибо»? Не очень-то вы смахиваете, Владимир Филиппович, на наивного человека…

ДУШИТЕЛЬ СВОБОДНОЙ ПРЕССЫ

— Вдруг после октябрьского путча звонит Ельцин и говорит: «Срочно нужен новый министр печати. Федорова мы в Париж отправляем. Давай, вице-премьер, принимай дела». — «Я не справлюсь, Борис Николаевич, я в этом ничего не понимаю!» В ответ любимое президентское: «Я уже указ подписал». Задача была неблагодарная: закрыть оппозиционные газеты — «День», «Правду», «Советскую Россию». Но тогда я был другого мнения. Селезнева лично отстранил от руководства «Правдой». Когда мы сегодня в кулуарах встречаемся, всегда говорит мне:

— Вам, дорогой Владимир Филиппович, обязан креслом спикера…

Зачем я, дурак, «Правду» закрывал?..

Во время визита в Италию зампред Верховного Совета Владимир Шумейко, разглядывая своды старинного дворца, случайно отстал от делегации и оказался не в зале переговоров, где надлежало быть по протоколу, а рядом с испанским послом и его женой. Те направлялись на менее представительное мероприятие и, решив, что Шумейко следует с ними, вежливо показали ему дорогу. Вдруг под одной из античных колонн он заметил тускло блеснувший металлический предмет. Оказалось, это тяжелый золотой браслет, видимо оброненный кем-то из гостей. Владимир Филиппович поднял его и поспешил за посольской четой. В ушах супруги Фердинанда Солера, посла, были серьги той же работы. Он протянул браслет. Женщина просияла.

Но вовсе не просиял Ельцин, когда увидел, что Шумейко опоздал на четверть часа.

— Где вы бродите? — пробурчал он и отчитал при всех.

Узнав, что русскому депутату досталось, женщина подошла в перерыве к Ельцину.

— Он нашел мой браслет. Не наказывайте его, господин президент!

Ельцин оттаял.

— Не только нашел, но и отдал… — И засмеялся своей шутке.

Фердинандова жена, выслушав перевод, застыла с полуулыбкой на устах…

С этой святой «простотой», которая порой хуже воровства, столкнулся Шумейко и в славном швейцарском Давосе, любимом месте переговоров наших руководителей. Прилетели сюда вместе с Шохиным и Явлинским в 1992 году — на круглый стол по проблемам Евразии. Вел его премьер-министр Швеции. Уже состоялось торжественное открытие, отзвучали первые доклады, как дверь зала заседаний неожиданно отворилась и вплыла неторопливая процессия Назарбаев, за ним жена и охрана. Молча уселись за стол. Не прошло и пяти минут, как лидер Казахстана вдруг перебил очередного докладчика и заявил:

— Что вы понимаете в Евразии?

Затем та же процессия поднялась и с высоко поднятыми головами покинула собрание.

Вот тогда-то Явлинский, обведя глазами обалдевшую аудиторию, и сказал сакраментальное:

— Не Евразия у нас — Азиопа!

Российский министр по делам национальностей Егоров не был президентом Казахстана и не мог позволить себе уйти с заседания Совета безопасности, где оценивались действия российских силовых министров во время событий в Буденновске. Пожалуй, больше всех досталось именно ему, хотя в правительстве Егоров был человеком новым, пришедшим недавно, что он мог с этим Буденновском поделать? Вот и друзья настоятельно советовали ему сидеть в родном Краснодаре — благо губернатор края — и не лезть в Москву, где карьеры разбиваются не меньше, чем сердца в известной пьесе. Не послушал…

— Сейчас вряд ли кто-то помнит этого политика, — говорит Шумейко. — А тогда он занимал один из ключевых постов. Мы были старыми товарищами и земляками. Однажды в Краснодар прилетел с визитом Ельцин. Егоров ему понравился. Спустя несколько дней Коля звонит мне и радостно сообщает, что Ельцин пригласил его министром сельского хозяйства. Обмоем, говорю, прими поздравления. Но пока Егоров собирался да прощался, президент назначил министром другого человека. Снова Коля звонит мне: «Володя, — говорит, Ельцин предложил теперь пост министра по делам национальностей». — «Ты же в этом ни черта не понимаешь! Откажись». — «Легко сказать. Он настаивает, говорит, президенту, как хорошенькой женщине, нельзя отказывать». И вот заседание Совбеза. Я там тоже присутствовал. Ельцин был мрачнее тучи, стучал кулаком по столу и самые обидные слова бросал почему-то в адрес Егорова, хотя он не Грачев, не силовой министр и даже не командир «Альфы». Грачева, кстати, вопреки голосованию, Ельцин оставил на своем посту! Я сидел и прятал глаза. Коля воспринял этот спектакль слишком серьезно И что? Сгорел мужик! Через полгода мы его хоронили. Врачи говорили обострились старые болячки. Но виноват, конечно, нервный стресс… Сколько было этих незаслуженных разгонов. Не у всех же нервная система как у Коржакова… Сегодняшняя политика меня больше не прельщает. Потому что умирать не собираюсь… Наоборот — надеюсь в будущем за Россию пострадать…

НЕ СТАЯ ВОРОНОВ СЛЕТАЛАСЬ…

ЭПИЛОГ

Покидая Кремль навсегда, я ещё раз прошел по Ивановской площади, по вымытой брусчатке, мимо соборов, золотые купола которых мутно отражали вечернее солнце, к Спасским воротам. Попрощаться с дубом. И он ответил приветливым шумом. Хоть и не открылась мне под тенистой кроной истина, как толстовскому герою.

Почему люди сплошь выходят из-за красной стены как оплеванные? Был здесь кто-нибудь счастлив? Или одни угрюмые личности, вслед за которыми и страна пребывает в унынии? Череда пьянок и предательств. Что с нами будет? Справедливо ли поверье о Богом проклятом месте?

Вместо ответа ударил колокол на Иване Великом. В небо взметнулась черная стая ворон. Будто крепом задернули небо. Исчезло солнце. Несметное каркающее войско не смогли одолеть даже специально обученные соколы — целое подразделение при Службе безопасности президента.

Что им здесь? Что влечет их в Кремль?

Есть любимая нашим народом баллада на стихи Расула Гамзатова — о солдатах, превратившихся после гибели на полях сражений в белых журавлей, «…летят и подают нам голоса…»

А может, все униженные и оскорбленные в Кремле тоже обратились в птиц? Но только в ворон. Закончив в человеческом обличье дневные дела, по вечерам отправляются мстить за себя — и летают, и кружат над властной цитаделью, каркают и гадят, крадут из открытых окон секретные документы. Может, кремлевское воронье и накаркало все наши беды?

Брошенные пленные мальчики в Чечне и целые дальневосточные города, леденеющие зимой в самой нефтяной державе, больницы без лекарств и грудные дети, проданные на чужбину голодными, вычеркнутыми из жизни матерями.