Александр Кузнецов (3) - Внизу - Сванетия

— Так и идем пешком вдоль столбов канатки.  Все едут а мы идем. На пересадочной станции я говорю Славе: «Давай попросимся без денег. Неужели бы ты не посадил людей, если бы работал на канатке?!»—«Ни в коем случае! Вдруг откажут. Нельзя нам унижаться». До «Торино» поднимались шесть часов, а там езды с пересадкой от силы пятнадцать минут. Приходим, узнаем: в Шамони канатка не идет—сильный ветер. Сидим в коридоре «Торино» грустные, усталые. В грязи по уши, голодные. Сидим и думаем о том, как ночью пойдем через перевал во Францию.

А это коридор не коридор, что-то вроде подсобного помещения. На стене висит общипанная курица. Смотреть на нее невозможно, так бы и сунул в рюкзак. У нас примус, можно сварить.

Заходят двое—мужчина и женщина.  В спортивных костюмах. Молодые, красивые, чистые. Останавливается женщина около курицы и на чистейшем русском языке говорит:

— Посмотри, какой жалкий вид у общипанной курицы.

— А почему ты думаешь, что это курица,—отвечает мужчина,—может быть. это петух? Женщина покраснела и говорит:

— Не задавай мне, пожалуйста, таких вопросов! Хорошо еще, нас никто не понимает, а то с тобой со стыда сгоришь.

Мы слушаем, улыбаемся. Потом Слава громко так и спокойно говорит: «Это не петух и не курица, это—соловей». Они аж подскочили от неожиданности.

— Вы русские?!

— Русские.

— Откуда?!

— Из Союза. Альпинисты.

— Где были и куда идете?!

— Спустились с Гран Жераса, идем в Шамони. Тут они бросились к нам и засыпали вопросами: «Из какого города? Как ваши фамилии? Когда приехали? Что думаете делать? По какому пути прошли стену? Сколько часов?» Мы отвечаем. Женщина знает мою фамилию, называет общих знакомых из Союза.

— Прошли за один день,—отвечает Слава,—сидим думаем, как добраться до Шамони.

Засуетились они, мужчина убежал на минутку, возвращается, приглашает обедать. «Что будете есть?» — «Что-нибудь итальянское».—«Вино?»—«Немного». Теперь уже можно было себе позволить, все позади. Заказали нам кучу всего. Познакомились. Оказывается, он генеральный секретарь Итало-Советской торговой палаты. Сам из Милана. Девушка русская, его жена. Только поженились, совершают свадебное путешествие.

Тут уж и я удивленно посмотрел на Мишу:

— Марино его зовут?

— Марино. Ты его знаешь?—удивился Миша.

— Да кто его не .знает, он все воскресенья проводит в Крылатском или в «Туристе». Так он женился на русской?

— Женился.

— Ничего девушка?

Миша поднял кверху большой палец:

— Во!

— Ну ладно, давай не отвлекаться,—спохватился я.

— Так вот,—продолжает Чхумлиан,—тут все узнали, что мы прошли Гран Жерас. Полный ресторан народу. Девушка, хорошенькая такая, подбегает, обняла меня, поцеловала и убежала. Я не знаю, что делать. Все смеются. Хозяин гостиницы подошел, сел с нами за стол, приказал принести много хорошего вина.

—Такой с редкими волосами, лет пятидесяти? — не утерпел я.

— Точно! Ты его знаешь?  — Мы жили у него в «Торино» больше недели.

Этот человек хорошо мне запомнился. Он был тогда внимателен к нам, внимателен настолько, что удивлял нас. Нет-нет да и пошлет на наш стол две-три бутылки вина. Мы обернемся, чтоб его поблагодарить, а он смеется и кричит из-за своей стойки: «Молоко! Картошка! Кушать! Корошо!» Когда мы уезжали, он пошел нас проводить до подъемника. Долго жал всем руки. Глаза его наполнились слезами. Он что-то сказал по-итальянски и поспешно ушел. Нам перевели: «Я был в плену в России. Голодные и оборванные русские женщины кормили нас. У них тогда у самих ничего не было. Может быть, это ваши матери».

— Марино нам говорит,—слышу я голос Миши сквозь нахлынувшие воспоминания,—давайте спустимся вниз по канатке в Курмаёор, и потом мы вас отвезем на своей машине в Шамони через тоннель.

Нам со Славой не по себе стало от таких слов, вспомнили наш путь пешком из Курмаёора, не захотелось спускаться. Я тогда прямо говорю: «У нас нег с собой денег, не ожидали мы, что так получится. Из Курмаёора мы пешком сюда пришли». Тут они давай охать-ахать: «После Гран Жераса пешком?! Какой ужас! Да что вы, ребята, как можно?! Да вы только сказали бы, вас любой на канатке посадил бы и отвез! Ах какие чудаки! Да как же так?!»

Спустились мы по канатке в Курмаёор. Марино подошел к служащим, спортивного вида ребятам, сказал про нас. Те давай кричать: «Мадонна, мадонна!» «Убиваются,— говорит он,—что не заметили вас». А те то руки к сердцу прижимают, то к небу вскидывают—извиняются.

Сели в машину, подъезжаем к тоннелю—граница. А у нас никаких документов с собой, все в Шамони. Марино показал свой паспорт, а про нас спрашивают: «Синьоры?» Марино им объяснил, что мы советские, спустились с Гран Жераса. Пограничники смеются с ним, мы ничего не понимаем. Потом он говорит: «Не хотят вас пускать во Францию. Говорят, несправедливо: нельзя сразу вас увозить, надо сначала вам Италию показать, свозить в Милан, в Рим, а тогда уж отпускать во Францию». Посмеялись, поехали.

В Шамони переполох. Чехи сообщили, что мы прошли Гран Жерас за 13 часов, рассказали и насчет «непроходимой» стенки. Все па нас смотрят, показывают нас друг другу. Ну, думаю, плохо дело, ведь по нашим правилам отклонение от маршрута считается преступлением. За это восхождение не засчитывают, могут даже дисквалифицировать.

Только вошли в свою комнату, появляется Жан Франко с переводчиком-поляком: «Извините, можно выяснить одно обстоятельство?»—«Пожалуйста».—«Скажите,  где  вы прошли стену Гран Жераса у обхода? Как шли от того места, где догнали испанцев?» Что делать. Врать не будешь, да и видели люди. Пропал, думаю, наш Гран Жерас. Пришлось сказать: «Прямо вверх, «в лоб». — «Молодцы!»—бросился он нам руки пожимать. Переводчик говорит: «Сколько стоит эта вершина, никому еще не удавалось там пройти. Никто также раньше не проходил маршрута за тринадцать часов. Вы первые».

Отдыхаем. Все нас встречают с радостью, поздравляют. Приехали снимать нас для телевидения. На машине возят туда-сюда и везут с такой дикой скоростью, что я Славе говорю: «Кажется, мы зря с тобой делали это восхождение, угробят они нас». А он: «Давай еще куда-нибудь сходим и останемся живы». Нам после Франции надо было идти на пик Ленина, и решили мы для лучшей акклиматизации сходить на высшую точку Алы»—на Монблан (4810 м).

Народу туда идет! Никогда столько не видел. Мы руки в карманы, ледорубы под мышки и бегом. Сбегали за пять часов на вершину, возвращаемся. Жан Франко говорит:

«Ничего, не всегда везет людям, что делать, раз погода плохая».—«Да все уже готово,—говорим,—сделали, уже вернулись». Он даже ахнул: «Вы как Туполевы летаете по вершинам!»