Гарольд Лэмб - Бабур-Тигр. Великий завоеватель Востока

Касим-бек, услышав, что мне подносили вина, послал человека к Зун-н-Нун-беку. Зун-н-Нун-бек, увещания ради, поговорил с мирзами, и они совершенно перестали предлагать мне вино.

Бади-аз-Заман-мирза, услышав, как Музаффар-мирза принимал гостей, устроил собрание в саду; позвали также некоторых моих приближенных беков и йигитов. Мои приближенные из-за меня не пили вина, а если и пили, то пили, закрыв все входы и выходы, в величайшей тревоге. Придя на пир, они тоже либо старались чем-нибудь меня отвлечь, либо закрывались от меня руками и пили в крайнем волнении. Между тем я как бы дал присутствующим общее разрешение, ибо этот пир устроил человек, подобный для меня отцу или брату».

На этот раз Тигр так и не познал наслаждения запретным напитком, однако к женщинам это не относилось. Масума, младшая из его двоюродных сестер, увидела Бабура в обществе старшей царевны, когда он приходил к ней с визитом, и с тех пор все ее помыслы были лишь о нем. Как полагается, мать Масумы сообщила о чувствах своей дочери знатнейшим из местных дам, и было решено, что девушку отправят в Кабул вслед за Бабуром. Она была младшей сестрой его бывшей жены Айши и сразу ему понравилась.

Наконец, посвятив целых двадцать дней еженощным пирушкам и знакомству с городскими достопримечательностями, Тигр снова неожиданно изменил свои планы. «Все настойчиво уговаривали меня: «Перезимуйте в Хорасане», но не позаботились как следует ни о месте для зимовки, ни о том, что необходимо, чтобы перезимовать. Между тем пришла зима, в горах между Гератом и Кабулом пошел снег. Я все больше беспокоился о Кабуле, а эти люди не приготовили ни удобного места для зимних жилищ, ни зимних жилищ на удобном месте. Наконец наступила крайность; мы не могли открыто сказать, что уходим, и седьмого числа месяца шабана выступили из Герата под предлогом выхода на зимовку».

К несчастью, в результате внезапного отъезда Бабур растерял часть своей свиты. Некоторые из его приближенных последовали за ним, но кое-кто не захотел расстаться с бурной жизнью Герата.

«Метель стала беспредельно сильной»

Путешествие также сложилось неудачно, поскольку Касим-бек повел их неверной дорогой, проходившей через восточные перевалы. К тому времени между умудренным годами Касимом и юным монархом установились близкие отношения, как между отцом и сыном. Однажды, в дни невзгод, Касим покинул Бабура, ища приюта у Хосров-шаха, но Бабур охотно простил его. «Он был верный и очень храбрый человек, совершал положенные молитвы и избегал сомнительной пищи. Хотя он не умел ни читать, ни писать, он обладал счастливым нравом и ясным умом». Теперь Бабур положился на руководство своего старого друга и уходил все дальше на юг, обходя широкие, густо населенные долины Кандагара. Начав подъем, всадники обнаружили, что оказались в пустынной местности; вокруг них лежал снег, и вскоре они начали проваливаться в сугробы по стремена. Из-за глубокого снега старик горец, служивший им проводником, сбился с пути.

Было решено разыскать какое-нибудь топливо и разбить лагерь, а также выслать людей на поиски жилья, чтобы попросить помощи у местных жителей. Спустя три дня разведчиков все еще не было, и Бабур не хотел продолжать путь без них. На четвертый день они вернулись, доложив, что никого не нашли. Окончательно сбившаяся с пути колонна всадников продолжала идти вперед за своим проводником, однако вскоре лошади и всадники выбились из сил, а дорогу преградили пики незнакомых гор. Бабур вспоминал о беззаботной жизни в Герате и развлекал себя сочинением стихов о превратностях судьбы.

«Около недели мы, утаптывая снег, проходили в день не больше шери или полутора шери. Снег утаптывали я сам, десять или пятнадцать моих приближенных и Касим-бек со своими двумя сыновьями – Тенгри Берди и Камбар Али, еще было два или три его нукера. Мы, упомянутые, шли пешком и утаптывали снег; каждый человек проходил вперед на семь-восемь или десять шери и прибивал снег ногами; на каждом шагу мы проваливались по пояс или по грудь. Пройдя несколько шагов, передовой выбивался из сил и останавливался; вперед проходил кто-нибудь другой. Когда эти десять, пятнадцать или двадцать человек утаптывали ногами снег, он становился таков, что можно было провести вперед лошадь без всадника; эту свободную лошадь протаскивали вперед; проваливаясь по стремена или по брюхо, лошадь проходила десять – пятнадцать шагов и тоже изнемогала; ее отводили в сторону и протаскивали другую лошадь без всадника. Таким образом мы, десять, пятнадцать или двадцать человек, утаптывали снег и лошадей этих десяти, пятнадцати или двадцати человек тащили вперед. Остальные всадники – все добрые йигиты и мужи, величаемые беками, даже не сходили с коней и ехали, понурив голову, по готовой, расчищенной и утоптанной дороге. Не такое тогда было время, чтобы заставлять или принуждать кого-нибудь; всякий, у кого есть усердие и отвага, сам вызывается на такие дела.

Таким образом… мы прошли мимо местности, называемой Анджукан, и в два-три дня достигли хавала, называемого Хавал-и-Кути[38], у подножия перевала Зарин. В этот день был снег и сильная метель, так что всех охватил страх смерти. Жители тех мест пещеры и впадины в горах называют «хавал». Когда мы достигли этого хавала, метель стала беспредельно сильной; мы спешились у самого хавала. Снег был глубокий, дорога – узкая, даже по утоптанной и пробитой тропе лошади шли с трудом. Так как дни стали очень короткими, то наши передовые подошли к хавалу еще засветло, но остальные подходили до самой вечерней и ночной молитвы. Позднее они сходили с коней на том самом месте, где останавливались. Многие дожидались утра на спинах коней. Хавал оказался очень узким. Я взял лопату, разрыл снег и устроил для себя у входа в хавал место шириной с молитвенный коврик… Получилось некоторое укрытие от ветра. Я сел там; сколько мне ни говорили: «Идите в хавал!», я не пошел. В сердце моем пронеслась мысль: «Люди – в снегу, на метели, а я стану там отдыхать в теплом месте; народ терпит тяготы и страдания, а я буду там спать и блаженствовать. Это дело далекое от мужества и непохожее на товарищество. Я тоже испытываю все тяготы и затруднения и вытерплю все, что терпят люди. Есть персидская поговорка: «Смерть с друзьями – пиршество». До ночной молитвы валил столь сильный снег, что я сидел скрючившись и мне засыпало снегом спину, голову и уши на целых четыре пальца. В этот вечер холод оказал действие на мои уши.

В час ночной молитвы те, кто как следует осмотрел пещеру, закричали: «Хавал очень широкий, места хватит всем». Услышав это, я стряхнул с себя снег, вошел в хавал и позвал йигитов, которые находились около хавала. В нем оказалось удобное место на сорок – пятьдесят человек. Принесли еду: вареное мясо, кавардак; всякий нес то, что было под рукой. В такой холод, снег и метель мы пришли в удивительно теплое, безопасное и уютное место.