Сигэки Каидзука - Конфуций. Первый учитель Поднебесной

Но могли ли его ученики понять всю серьезность этой проблемы, даже если бы он до конца объяснил им происшедшую в его взглядах перемену? Разговор о будущем на языке того времени был разговором о «небесном предопределении», и, по свидетельству Цзы Гуна и его коллег – последователей Конфуция, до той поры о «небесном предопределении» он вряд ли вообще упоминал. Следовательно, если бы даже Конфуцию пришлось заговорить о волнующих его вещах с учениками, похоже, никто из них не увидел бы этой проблемы, – и не в его привычках было первым начинать разговор на какую-то тему, первый вопрос всегда должны были задавать ученики. Как-то он уже собрался высказать им все, но промолчал и сказал лишь: «Хотел бы я не говорить». Он подразумевал, что нечто, о чем он действительно хотел рассказать, существовало, но это было то, о чем ничего невозможно сказать.

Цзы Гун запротестовал: «Но если наш Учитель не будет ничего говорить, что мы, ученики, сможем передать остальным?» Конфуций возразил: «Но разве Небо говорит? Четыре времени года сменяются, все живое рождается – но разве Небо говорит?» Конфуций хотел говорить о том, что имело отношение к Небу. Но он знал, что «путь Неба» проявляется естественно в ходе четырех сезонов и в появлении живых существ, и говорить о нем нет надобности; рассуждение о подобных вещах фактически повело бы к мистицизму. Поэтому Конфуций избегал этой темы. Этот эпизод до некоторой степени обнаруживает затруднение, в котором он оказался из-за принятых им в последние годы взглядов.

Хотя Конфуций надеялся обсудить «небесное предопределение» с учениками, в конце концов он не стал об этом говорить даже самым талантливым из них, например Цзы Гуну. Тогда они заподозрили, что Учитель о чем-то им не рассказывает, и поэтому Конфуцию пришлось заявить им: «Думаете ли вы, что я что-то от вас скрываю? Я ничего от вас не скрываю». Вероятно, не будет безосновательным предположение, что он утаил от учеников именно проблему «небесного предопределения».

Конфуций неизменно рекомендовал своим последователям в качестве учебников «Стихи» и «Писания» – два канона, цитируемые им в «Изречениях». Ни тот ни другой не представляют собой систематические тексты, и ни в одном из них нет связного изложения абстрактной проблемы «небесного предопределения». Кроме этих двух книг, конфуцианские каноны включали в себя также «Книгу Перемен» («И цзин») и «Чуньцю», но Конфуций в «Изречениях» не только не цитирует их, но даже нигде о них не упоминает.

Обычно из этого делают вывод, согласно которому «И цзин» и «Чуньцю» не были составлены или отредактированы самим Конфуцием; эту работу проделали его ученики или уже ученики учеников. Позднее «Книгу Перемен» использовали как справочник маги, которые предсказывали будущее, гадая по знакам, усматриваемым на черепашьем панцире, и по тысячелистнику.

«Чуньцю» считали составленной Конфуцием на базе официальной государственной хроники Лу, к которой он добавил свои заметки с целью наказать злых и восхвалить добрых. В летописи «Чуньцю» также содержались косвенные указания на суть идеальной политической системы, реализацию которой в ее тексте относили к будущему. Общая особенность этих двух работ – то, что каждая из них как-то связана с будущим, и в текстах обеих ставится вопрос о «небесном предопределении».

Возможно, не будет произвольным предположение о том, что Конфуций, которого в последние годы серьезно интересовало «небесное предопределение», втайне пользовался этими работами, до конца скрывая это от учеников. Затем, через значительное время после смерти Конфуция, эти тексты были вновь открыты и отобраны для использования в качестве справочника внутри школы.

Конфуций не мог найти оправдания современному ему миру, где процветали тлетворные влияния – например, влияние Трех семей. Ведь его идеал требовал ниспровержения влияния всех аристократических родов, правящих княжествами, и восстановления исконной власти правителя. Он видел, что ему не удалось осуществить свои стремления при жизни, и поэтому ему приходилось довольствоваться тем, что он предоставлял их исполнение будущему. «Чуньцю» же в большей степени, чем все каноны, доверяла реализацию идеала будущему; в тексте летописи содержится жестокая критика деспотизма влиятельных семей и их узурпации ключевых должностей как наследственных привилегий. В словах «Чуньцю» скрыто неослабевающее стремление к неосуществившейся цели – к разрушению автократии влиятельных семей.

Изменение во взглядах Конфуция в поздние годы прошло незамеченным даже для проницательных учеников, например для Цзы Гуна; куда сложнее было догадаться о нем молодым Цзы Чжану, Цзы Ю, Цзы Ся и остальным, присоединившимся к школе только в последние годы жизни Конфуция. Конфуций, которого никто не мог понять, оставил мир, чувствуя себя совершенно одиноким.

Однако его философия постепенно приобрела известность в обществе после появления «Чуньцю» (предполагали, что он сделал к ней собственные добавления). Его политический идеал, разрушение аристократического правления городов-государств и усиление княжеской власти, был адаптирован к бюрократической системе администрации «Семи государств», выдвинувшихся в период Чжаньго, а впоследствии стал основой теории централизованной бюрократии империй Цинь и Хань.

Учение Конфуция было принято в качестве официальной доктрины в империи Хань; через триста пятьдесят лет его идеал одержал полную победу.

Приложение

Примечания

1

Особенности текста «Изречений» подробно рассматриваются в главе 4.

2

См. Takeuchi Yoshio, Rongo no kenkyu (Изучение «Изречений»). Iwanami, Tokyo, 1939.