Жозеф Кессель - Армия теней

Человек возле Жербье наклонил голову к плитке на полу с разрывающим сердце и почти виноватым выражением на лице. Он вздохнул:

- Я всегда говорил только "нет". Вот поэтому я здесь...

Шестой смертник все время держал свою руку у левой стороны лица. У него не было одного глаза, и мясо с этой стороны выглядело так, будто глаз выжгли.

- Я коммунист и сбежавший из тюрьмы, к тому же, - сказал он. - Когда я вернулся, то не нашел ни своей жены, ни сестры, ни их детей. Никто ничего не знал. Произошло вот что: моя сестра была замужем за депутатом от нашей партии. Он сидел в тюрьме. Сестра начала собирать деньги среди товарищей, чтобы послать ему посылки. Однажды она узнала, что жену другого депутата арестовали за такое же преступление. У моей сестры всегда были слабые нервы. Она потеряла голову. А так как она жила вместе с моей женой, то это безумие перекинулось и на нее. Они сбежали из дому, чтобы где-то спрятаться. Но идти им было некуда. Они всех боялись. И никому не хотели доставлять хлопот. Наконец, они нашли брошенный сарай в поле. Они выходили только ночью, чтобы поискать картошку, которую выкапывали из земли. И потом ели корни. Они месяцами жили без хлеба, без одежды, без мыла. И дети тоже. Двое моих и один - сестры. Когда мне, наконец, удалось найти их, ну и вид у них был, скажу я вам... Но сейчас у них все в порядке, они живут с несколькими товарищами.

Человек вдруг заскрипел зубами и простонал:

- Проклятый глаз... как он болит...

Он глубоко вздохнул и продолжал странным бесстрастным тоном. - И никто не знает, что стало со мной. Гестапо так и не смогло опознать меня. Меня расстреляют под чужим именем.

Человек инстинктивно повернулся к Жербье, и другие последовали за ним. Жербье намеревался молчать. Он чувствовал, что внутренне не гармонировал со своими сокамерниками. Он ничего не мог им доверить. Но и они не любопытствовали по поводу его тайн.

Если они вопрошающе посмотрели на него, то это было простой вежливостью. Тем не менее, Жербье тоже заговорил:

- Я не хочу бегать, очень скоро, - сказал он.

Никто ничего не понял. Жербье вспомнил, что все эти смертники были либо изолированными членами Сопротивления, либо чужаками в этом городе.

- Здесь, - пояснил Жербье, - они стреляют в бегущих узников из пулеметов. Я думаю, это что-то вроде тренировки... Кроме того, это еще и развлечение. Они разрешают вам бежать, вы бежите, пробегаете двадцать, тридцать метров. Потом, огонь... Это хорошее обучение стрельбе по движущейся цели. Я не хочу предоставлять им это удовольствие.

Жербье вытащил свою пачку сигарет и разделил три оставшиеся, разрезав на половинки.

- Никто не побежит, - сказал студент.

- Это все равно ничего не даст, - сказал крестьянин.

- И это действительно потеря лица, - заметил землевладелец.

Кусок шлема, плоти и настороженного взгляда открыл окошко в двери. Немец прокричал несколько слов Жербье. - Он просит нас поторопиться с курением, - перевел Жербье. - За нами сейчас придут. Он тоже не хочет неприятностей.

- Ты получишь столько неприятностей, сколько сможешь достать, - сказал коммунист, пожав плечами.

Студент совсем побледнел. Землевладелец перекрестился. Раввин начал читать псалмы на иврите.

- В этот раз все серьезно, - сказал восемнадцатилетний бретонец.

Жербье улыбнулся своей полуулыбкой. Крестьянин медленно вытащил из-за уха сигарету...

Стрельбище

Центральная часть старых казарм соединялась со стрельбищем очень длинным коридором со сводчатым потолком. Семь приговоренных к смерти узников вошли в него один за другим, окруженные по бокам солдатами СС. Жербье оказался почти точно в середине колонны. Первым шел студент, а замыкал ряд крестьянин. Смертники передвигались медленно. У них все еще были кандалы на ногах. В коридоре не было окон. Электрические круглые лампы с регулярными промежутками наполняли его мрачноватым светом. Тени смертников и их вооруженных охранников образовали на его стенах гигантский колеблющийся эскорт. В гулкой тишине коридора шаги солдатских сапог издавали глубокий тяжелый звук, к которому добавлялся звон цепей и скрип кандалов смертников.

- Получается какая-то симфония, - сказал про себя Жербье. - Если бы шеф мог ее услышать...

Жербье вспомнил выражение лица Люка Жарди, когда тот говорил о музыке. И его едва не ослепил образ этого лица в коридоре под сводчатым потолком. Звенели цепи. Скрипело железо.

- Действительно любопытно, - подумал Жербье. - Наши кандалы заставили меня подумать о шефе. Но, прежде всего... возможно...

И внезапно Жербье сказал сам себе:

- Я идиот.

Он только сейчас понял, что никакой образ и никакое ощущение в этот момент не смогут вернуть его к Люку Жарди каким-то неожиданным и неизбежно окольным путем.

- Слово "любовь" имеет для меня значение только тогда, когда оно относится к шефу. Он значит для меня больше, чем все на свете, - сказал сам себе Жербье. Но тут же откуда-то изнутри получил ответ:

- Больше, чем все на свете, но меньше, чем жизнь.

Тени танцевали, кандалы гремели.

- Сен-Люка я люблю больше всего в жизни, но Сен-Люк может исчезнуть, а я все еще буду хотеть жить.

И я скоро умру... но я не боюсь. Невозможно не бояться, когда идешь на смерть... Это потому, что я слишком ограничен, слишком животное, чтобы поверить в это. Но если я не верю до последнего момента, до последней черты, то я никогда не умру... Вот так открытие! И как оно могло бы понравиться шефу... Я должен постичь его глубже... Я должен....

В этот миг вспыхнувшую было медитацию Жербье грубо оборвали. В первую минуту он сам не понял причину этой остановки. Затем он услышал песню, заполнившую собою весь гулкий коридор. Потом он узнал песню. "Марсельеза". Начал ее студент. Другие сразу же подхватили. У студента, раввина и рабочего были красивые голоса, полные и страстные. Именно их Жербье слышал лучше всех. Но он не хотел слушать их. Он хотел думать. Эти голоса мешали ему. И, прежде всего, он не хотел петь.

-  "Марсельеза". Так всегда происходит в подобных ситуациях, - сказал про себя Жербье. На мгновение он снова смог улыбнуться своей полуулыбкой.

Ряд смертников двигался медленно. Песня проносилась мимо Жербье, не трогая его.

- Они не хотят думать, а я хочу... - сказал он себе. И с диким нетерпением ждал, когда знакомые строфы подойдут к концу. Коридор был длинным.

- У меня все же должно остаться немного времени для самого себя, решил Жербье. "Марсельеза" закончилась.

- Быстрей, быстрей, мне нужно исследовать мое открытие, - думал Жербье. Но сильный, чистый голос студента начал снова. И в этот раз Жербье почувствовал, как его самого схватила и цепко держала изнутри какая-то волшебная рука. Песня "Chant du Dopart" всегда вот так же воздействовала на него. Жербье легко реагировал на ее акценты, на ее слова. Он упирался. Он не хотел делать то же, что и все. Ему нужно было решить существенную проблему. Но он уже чувствовал, как мелодия подымается в его груди. Он сжал зубы. Его товарищи пели: