Даниель Циммерман - Александр Дюма Великий. Книга 1

На ноябрьских выборах оппозиция одержала победу: двести пятьдесят депутатов против двухсот проправительственных. Мелания вводит Александра в Салон принцессы Сальмской, где темнокожий бастард, скромный и как будто бы ушедший за тридевять земель от своего былого «странного фатовства», вкушает наслаждение. Мало-помалу Виктор Гюго выходит из-под контроля власти. Он публикует «Кромвеля», добавив к нему Предисловие, вышедшее 5 декабря. «О самом тексте говорили мало, много о предисловии, в котором содержалась совершенно новая поэтика». В 1827 году у Александра опубликовано лишь три стихотворения, два из которых — его собственными стараниями. 3 января 1828 года Виллель подает в отставку. Мартиньяк формирует новое правительство. Дипломатичный автор «Гения христианства» становится послом в Риме. Александр переведен в архив герцога Орлеанского.

В своих «Мемуарах» он заявляет, что перевод из отдела пособий был выражением новой немилости, наказанием за то, что он продолжал писать. На самом деле совершенно очевидно обратное. Конечно, он потерял свободу рыскать в свое удовольствие по Парижу и забегать украдкой к Мелании в квартирку, которую он снял, но зато Удар удовлетворил, наконец, постоянное требование многообещающего орлеанистского поэта освободить его от обязанностей по «портфелю», которые он исполнял каждую вторую неделю. Теперь все его вечера свободны для театральной и светской жизни. Часы работы не обременительны. Служащий конторы строго предупредил его, что, если Александр вздумает явиться на службу до одиннадцати часов, то найдет дверь еще запертой, а если останется после шести, то будет заперт уже внутри. И главным образом он выиграл в начальстве в лице изумительного «папочки Бише», восьмидесяти лет, одетого по-прежнему, то есть как в 1788 году, в атласные кюлоты, ажурные чулки, черный фрак из тонкого сукна и шелковый жилет в цветочек. Костюм его также дополняли рукавчики и жабо. Лицо его в обрамлении снежно белых волос, заплетенных сзади в косицу, было открытым, доброжелательным, ярким. В прежние времена он хорошо знал Пирона, но никогда об этом не вспоминал. Поскольку у Александра хватило ума не напоминать ему о шуточках Вольтера в адрес почитаемого им человека, папочка Бише предложил Александру писать в архиве, как только он закончит свою служебную работу. Последняя не занимала у него больше часа в день.

Работа над «Христиной» быстро продвигается. Однажды после обеда папочка Бише призвал Александра к себе, чтобы он почитал стихи собственного изготовления двум его друзьям — Пийеру и академику Парсевалю де Грандмэзону, литературным древностям на грани слабоумия. Далее следует смешнейшая сцена, написанная в форме новеллы, от которой я смеюсь до слез, всякий раз, когда перечитываю[52]. Конечно, Александр понимал, что читать надо не из «Христины», скорее, впрочем, реформистской, чем революционной, он остановился на оде, которая, увы, ему самому нравилась: «Голосом достаточно уверенным я произнес следующие стихи, в которых, как мне кажется, можно заметить некоторый прогресс:

Лаперуз,Небо чистое, море нежное!Судно вот-вот порт покидает,И все теребит свой якорь мятежный,Который песок скребет и кусает».

Около ста двадцати стихов подобного же качества, конечно, это несколько обескураживает, но, к счастью, дорогие читатели, не так уж долго осталось ждать, когда Александр начнет писать прозой. Однако не будем забегать вперед! Три старика не были так строги: «Господин Парсеваль щурился и внезапно начинал вращать большими пальцами, один вокруг другого; господин Пийер таращил глаза и улыбался, рот его был широко раскрыт. Папочка Бише <…> радостно сотрясал головой, тихо приговаривая: «Как Пирон! как Пирон!»

Высшая похвала, и Александр как будто не страдает от подобного сравнения. Он судит куда объективней, когда речь идет о других. Сулье удалось пристроить в Одеон своих «Ромео и Джульетту». Александр отправляется на премьеру с Мари-Луизой. Занавес поднимается. «Никогда я так не страдал, как в течение первых четырех актов, когда пьеса тянулась так долго и так безжизненно, и этими своими длиннотами и холодностью была обязана исключительно слишком хорошему вкусу поэта, который счел необходимым подчистить Шекспира». Только пятый акт, практически идентичный оригиналу, несколько разгорячил зал. Умеренный успех, задача обновления театра осталась впереди, Александр удваивает усилия в работе над «Христиной».

Мелочность, ревность, злоба становятся причиной страшной розни между служащими архива, постепенно превратившейся в настоящую войну. Сотрудники не могут спокойно видеть, как Александр является в полдень и часа через три-четыре уже уходит, вы только поглядите, какая синекура досталась этому Дюма, даже и то малое время, которое он проводит в архиве, ничего не делает, только, знай, пьески пописывает, а Его Королевское Высочество лишь напрасно тратит деньги, излишняя доброта и отсутствие информации, надо бы что-то предпринять, чтобы этого вонючего негра выставили за дверь. Девиолен узнаёт об интригах и о предполагаемом упразднении должности. Вот уже несколько лет он внимательно следит за литературными начинаниями своего названного сына, малый так похож на него самого, характером, волей, надо бы ему пособить, подтолкнуть судьбу.

Хотя его собственные служащие вовсе не так сильно загружены и следует скорее провести чистку в личном составе лесного ведомства, добрый папаша Кнут заявляет, что ему срочно нужен Александр, добивается согласия своей генеральной дирекции, и, вместо того чтобы его поблагодарить, Александр еще и жалуется. Он, видите ли, должен работать в огромном зале, «усыпанном сверхштатниками, служащими и порученцами». Все эти господа говорят безумолку, дабы «убить за разговором время, смертельного врага всех служащих». А ведь Александру нужна тишина, чтобы размышлять во время своего машинального переписывания, ему нужно заниматься творчеством, как только его работа закончена. Он обнаруживает кладовку, где Ферес, курьер конторы, хранит пустые бутылочки из-под чернил, и просит разрешение пользоваться этой клетушкой. «С таким же успехом можно было попросить место архиепископа в Камбре, которое только что освободилось». Непомерная эта претензия прошла свой путь наверх по иерархической лестнице до самой генеральной дирекции, а потом ее отказ точно так же пошел вниз — сначала к заведующему канцелярией, потом к его заместителю, потом к служащим и, наконец, к курьеру. «Самая большая радость дирекции была — унизить товарища, и, если он не воспримет со смирением это унижение, он рискует потерять место!» Дело в том, что, не дожидаясь разрешения, Александр уже захватил чуланчик, куда и явился к нему насмешник Ферес сообщить решение. Александр не замедлит ему отомстить: низший по положению должен разговаривать со старшим с непокрытой головой, и тыльной стороной руки он сбивает «шляпу у бедняги», не бог весть какой поступок, но все же успокаивает и обеспечивает достойный уход. Он направляется прямо к папаше Кнуту, которого не будет три дня. Тем не менее Александр оставляет ему список своих требований и объявляет забастовку, случай достаточно редкий в учреждении у герцога Орлеанского.