Николай Шипов - История моей жизни и моих странствий

В 4 часа утра богомольцы поднялись на ноги. Караван двинулся. Я сел на осленка, которого нанял пополам вчера с одним товарищем в одной арабской деревушке. В Иерусалим прибыл усталый, измученный.

Был у заутрени в Михайловском монастыре; исповедался и за обедней приобщился св. Таин. К вечерне ходил в храм Воскресения, где совершался обряд омовения ног; но за множеством народа не мог ничего видеть.

Утром и днем ходил ко святым местам Иерусалима. Вечерню стоял в храме Воскресения, где и остался провести ночь. При мне бывшую икону Касперовской Божией Матери я поставил на фоб Господень и потом отослал ее в свою родную Выездную слободу в церковь Смоленской Божией Матери Одигитрии, где она находится позади левого клироса и по сие время.

В 12 часов начали звонить в колокола и бить в доски к заутрене. Лампады, числом до 2000, были зажжены все. Народу собралось великое множество. Когда митрополит Петр пришел с многочисленным духовенством, началась утреня, после которой совершен был торжественный ход с плащаницею вокруг гроба Господня и кругом всего храма. Потом началась литургия. По окончании богослужения я пошел на квартиру и немного отдохнул. Около полудня опять пошел в храм Воскресения. Народ наполнял храм, в котором не горела ни одна лампада. Теснота была чрезвычайная, особенно вокруг гроба Господня, где стояли греки, арабы, армяне и другие поклонники, кроме русских. По стенам храма были устроены в 4 этажа особые места, которые занимали богатые греки, армяне и др. В час пополудни пришел митрополит с духовенством, в числе более 200 особ. Минут через 20 раздались в храме возгласы и крики на разных языках: это народ просил о ниспослании с небес благодатного огня. Скоро в храме сделался великий шум и смятение: люди переходили с места на место, кричали, топали ногами, били в ладоши, влезали на карнизы, откуда сталкивали друг друга; словом сказать - в храме происходило нечто странное и удивительное. Я пролез кое-как к алтарю и с северной стороны остановился, потом взлез на карниз колонны. В 2 часа духовная процессия вышла из алтаря и тихо двигалась к гробу Господню. Во время обхода ее вокруг часовни крики и шум в храме увеличились. После двукратного обхождения процессия остановилась перед дверями часовни; тут с митрополита сняты были церковные облачения, и он, войдя в часовню, затворился там; а процессия обошла вокруг часовни еще раз. Прошло с полчаса. Вдруг в часовне блеснул огонь, и митрополит выдал сначала в окошечко с южной стороны, а потом - с северной по 33 зажженных свечей. Арабы, как ближе всех стояли к окнам, приняли эти свечки и побежали; народ за ними. Суматоха поднялась невообразимая. Когда я, удалившись в угол храма, где почти не было народу, начат обжигать свои свечки благодатным огнем, ко мне подбежал турецкий солдат закурить сигару. Как ни тяжело для меня было, но я не мог этому воспрепятствовать. Богомольцы выходили из храма с зажженными свечами. Собравшись на квартире, богомольцы рассказывали друг другу, кто где стоял в храме и что видел. По захождении солнца я пришел в храм встретить светлый, сугубо радостный день воскресения Христова. Народ в разнообразных праздничных, преимущественно в азиатских костюмах толпился по храму во множестве. Я уединился к тому месту, где сняли со креста Спасителя, и предался размышлениям, а более - молитве.

В 12 часов ночи началась высокоторжественная служба, шествием из алтаря духовной процессии, с пением на греческом языке, к часовне гроба Господня, которую обошла три раза. Потом митрополит вошел в часовню и, побыв там несколько минут, вышел, произнося на разных языках: "Христос воскресе!" При виде этого умилительного зрелища, радостные слезы катились из глаз моих. Затем процессия обошла вокруг храма и, как только возвратилась в алтарь, началась утреня; а потом литургия. Евангелие читалось на разных языках. По окончании богослужения я пошел на квартиру и отдохнул. Затем я с товарищами пообедал в греческой харчевне; после того ходили по св. городу. За Яффскими воротами греки, армяне и др. гуляли и веселились в кофейнях; но это веселье их мне было не по душе. После вечерни с закатом солнца мы возвратились на квартиру.

Утром я с товарищами отправился в Вифлеем - место рождения Иисуса Христа. День был прекрасный. По дороге, верстах в двух от Иерусалима, зашли в монастырь св. великомученика Георгия. Затем, пройдя еще версты 3, завидели памятник на месте погребения Рахили и поклонились ему. Через несколько времени показался Вифлеем. Это - небольшое селение с садами; жители его занимаются выделыванием перламутровых крестиков и каменных небольших образов. Мы вошли в обширную церковь, построенную над вертепом, в который, помолясь, и спустились по мраморной лестнице. Вертеп небольшой, освещен был лампадами. Я пал со слезами ниц в этом святом месте и долго молился: потом приложился к престолу со звездою, означающею место рождества Христова; затем приблизился к тому углублению, где стояли ясли, в которых возлежал Божественный Младенец. Я поцеловал край этого углубления. Одна часть вертепа была обложена мрамором, а другая - завешена золотою парчою. Из вертепа мы опять пошли в большой храм и записали здесь у одного монаха в книгу имена свои и родных для поминовения. После того возвратились тем же путем в Иерусалим.

Последние затем три дня и три ночи моего пребывания в Иерусалиме я всецело посвятил хождению по святым местам. Потом взял у консула подписанный им паспорт для возвращения в Россию и нанял до Яффы лошака за 1 рубль серебром. 29 апреля 1861 года, поутру, с шестью путниками, из коих было четверо русских, я выехал из Иерусалима. Тяжело и грустно мне было при отъезде из св. города. Выехав за Иерусалимские ворота, я со слезами на глазах мысленно произнес: "Благодарю Тебя, Господи, что удостоил меня быть у Твоего св. гроба и поклониться священным местам и тем исполнить давнишнее мое желание". Скоро Иерусалим скрылся из глаз моих.

В Яффе я сел на английский пароход, заплатив 5 рублей серебром до Константинополя. Это было вдвое дешевле против русских пароходов, но зато оказалось в пять раз неудобнее ехать: при невообразимой тесноте и при незнании английского языка, на котором надобно было объясняться с пароходной прислугой, нельзя было без особенного труда ничего достать, даже воды. Из Константинополя я ехал на русском пароходе за 5 же рублей серебром до Одессы, куда прибыл 11 мая, а на другой день был уже в Херсоне, где почти безвыездно до конца года занимался рыбною торговлею.