Святослав Рыбас - Громыко. Война, мир и дипломатия

— Ты представь себе, что это футбольный матч. А мы, скажем, резервные игроки, сидящие на скамье. В данный момент основные игроки — это русские, китайцы и в меньшей степени англичане. Нам предназначена роль игроков, которые вступят в игру в решающий момент… Я думаю, что момент будет выбран правильно…»{103}

Думается, Громыко потому не дал полной оценки личности Рузвельта, что главный сюжет кроется в действиях президента во время мирового экономического кризиса 30-х годов, когда тот применил методы государственного регулирования экономики, подобные тем, которые применялись в СССР. Слишком хвалить американцев во время «холодной войны» не было принято. А на самом деле Рузвельт действовал по рекомендациям экономиста Дж. М. Кейнса, стимулировал деловую активность путем снижения цены банковского кредита, увеличения инвестиций в экономику, роста объема общественных работ, регулирования военных расходов. Если для решения общегосударственных задач требовалось пожертвовать интересами частных лиц, Рузвельт шел на это. Например, были переселены жители речных долин, где стали строить электростанции. А граждане США японского происхождения (110—130 тысяч человек) во время войны были интернированы и помещены в особые лагеря. По некоторым данным, за несколько часов до атаки японского флота на базу в Пёрл-Харборе Рузвельт получил сообщение разведки о готовящемся нападении и не стал предупреждать военных, так как считал более важным не превентивные меры, а эмоциональный шок в Штатах после японской агрессии, который переломил бы изоляционизм американцев и позволил президенту беспрепятственно проводить линию на завоевание лидерства. Понесенные жертвы, по его мнению, были приемлемой ценой процветания страны. Когда его обвиняли в национализме (было и такое), он отвечал, что «готов менять взгляды каждый день», лишь бы приносить пользу своему народу.

«Политике Рузвельта по отношению к Советскому Союзу, часто критикуемой после 1945 года, не было альтернативы. Ему нужен был Советский Союз, потому что Рузвельт должен был вести и выиграть американскую войну т. е. с беспримерным применением техники и относительно незначительными жертвами. США нужны были русские солдаты, чтобы победить немецкие и японские войска. За каждого американца, погибшего в войне, умерло 15 немцев, 53 русских. Уже в 1942 году Рузвельт знал, “что русская армия убьет больше людей держав 'оси' и уничтожит больше военной техники, чем все 25 объединенных наций вместе”. Из этого вытекал неизбежный вывод, что мощь и влияние Советского Союза после совместной победы будет несравнимо больше, чем в 1939 году. Никто не мог помешать тому, чтобы победа во Второй мировой войне сделала из Советского Союза евроазиатскую мировую державу, и, как следствие, после самой убийственной войны в истории мир будет зависеть от сотрудничества с Советским Союзом. От этой логики власти нельзя было уйти, что Рузвельт и Черчилль понимали со всей ясностью. Но в начале этой причинной цепочки стоял Гитлер»{104}.

К Черчиллю Андрей Андреевич относился без особых симпатий и не посвятил ему отдельной главы в своих мемуарах. Это не случайно, так как на протяжении всей войны политика английского премьера была нацелена на создание Советскому Союзу максимальных трудностей в укреплении позиций в Европе. Можно сказать, что британский премьер смирился с глобальным американским лидерством, но стремился сохранить английское влияние на континенте (в отсутствие конкуренции со стороны Германии и Франции).

Конечно, он не мог хладнокровно «председательствовать» на процессе исторического поражения Британской империи. Это был человек огромных способностей, воли и темперамента. По его представлениям, Германия должна была быть расчлененной, Франция низведена до положения младшего партнера, Польша укреплена как противовес Советскому Союзу, а СССР остановлен на своей западной границе (желательно на рубежах 1939 года).

Черчилль явно не изжил воспоминаний о «предательском» (как считали в Лондоне и Париже) выходе России из Антанты в 1917 году и поражении поддерживаемых английским правительством и им лично белогвардейских армий во время Гражданской войны.

В июле 1919 года на сделанный в английском парламенте запрос военный министр Черчилль дал следующее разъяснение: «Меня спрашивают, почему мы поддерживаем адмирала Колчака и генерала Деникина… Я отвечу парламенту с полной откровенностью. Когда был заключен Брест-Литовский договор, в России были провинции, которые не принимали участие в этом постыдном договоре, и они восстали против правительства, его подписавшего.

…Они образовали армию по нашему наущению и, без сомнения, в значительной степени на наши деньги. Такая наша помощь являлась для нас целесообразной военной политикой, так как если бы мы не организовали этих русских армий, германцы захватили бы ресурсы России и тем ослабили нашу блокаду.

…Таким образом, восточный фронт нами был восстановлен не на Висле, а там, где германцы искали продовольствие. Что же случилось затем? Большевизм хотел силой оружия принудить восставшие против него окраины, сопротивлявшиеся ему по нашему наущению»{105}.

Он был прямым потомком герцога Мальборо, его отец был лордом, депутатом палаты общин, канцлером казначейства. Черчилль окончил Королевское военное училище в Сандхёрсте, участвовал в боевых действиях в Судане и в Англо-бурской войне, командовал батальоном шотландских стрелков во время Первой мировой войны, был морским министром, министром внутренних дел, министром снабжения, военным министром. Он был классическим английским джентльменом, уверенным в том, что именно Британия должна править миром.

О своих дипломатических принципах он как-то высказался; «Было бы просто катастрофичным, если бы мы твердо соблюдали все свои соглашения»{106} *.

В этом смысле Рузвельт тоже был его противником, хотя они были людьми одной культуры. Сталин же был, по его словам, «противоестественным человеком». Впрочем, американский президент хорошо понимал мотивацию союзника и не собирался ослаблять своей антиколониалистской линии, ставя подножки английскому участнику антигитлеровской коалиции.

Глава 9.

АНТИГИТЛЕРОВСКАЯ КОАЛИЦИЯ: КОНФЛИКТ ИНТЕРЕСОВ

Час Громыко приближается

После Московского сражения Москва прямо поставила перед союзниками вопрос об открытии второго фронта.

Об усилиях и подходе советника посольства для налаживания союзнических советско-американских отношений свидетельствует пространное письмо Громыко Молотову от 14 августа 1942 года (по-видимому, через голову посла Литвинова). Он писал, что, «несмотря на требования миллионов американцев открыть второй фронт в Европе в 1942 году, нет признаков того, что правительство США серьезно готовится к этому». Далее Громыко докладывал наркому, что «среди командного состава армии США сильны антисоветские настроения. Подавляющее большинство генералов питало надежду, и еще сейчас ее не оставило, на истощение и гитлеровской армии, и Советского Союза… Еще хуже (куда уж хуже!) настроения среди командного состава флота США».