Владимир Стеженский - Солдатский дневник

3.09.44.

Сегодня выехали из Феодосии. Последний раз искупался в море. Когда-то снова с ним встречусь. Куда мы едем, никто из наших не знает. Может, в Прибалтику, а может, еще куда.

5.09.44.

Проезжаем замечательно красивые места: Мерефа, Люботин. Разве можно сравнить с ними всякие Крымы и Кавказы. Говорят, что едем на 2-й Прибалтийский. Могли бы проехать через Москву, но почему-то свернули на Полтаву. После трехлетнего перерыва снова вижу свои любимые леса, перелески, чистые прозрачные реки. Вновь увидел березовые рощи. Какая замечательная здесь природа!

14.09.44.

Вот уже несколько дней нахожусь в Польше, недалеко от Бреста. Живем в густом лесу, в землянке. Пока не воюем, находимся в резерве Ставки Верховного командования. Так что еще с полмесяца будем приводить себя в боевую готовность.

Здесь все для нас внове: частные хозяева-паны, частные земельные владения и т. д. Надо сказать, что население здесь вообще живет очень неплохо. У среднего крестьянина 2–3 коровы, лошадь, несколько свиней, коз и множество разных гусей и уток. Ни в какие сношения с населением нам входить не разрешают. Никакой агитации и пропаганды не ведется. Поляки живут очень обособленно и дальше своего носа ничего видеть не хотят. Интересно, как дальше все пойдет. Я думаю, что вся эта политика невмешательства в их внутренние дела приведет в конце концов Польшу в семью советских республик. И не зря же в Польском государственном комитете сидят такие люди, как Ванда Василевская, Берлинг и другие.

23.09.44.

Был несколько дней в штабе армии на учебных сборах. По сравнению со сборами, которые проходили в нашей Приморской армии, очень слабо. Так что ничего полезного и поучительного для себя не получил. Когда вернулся, услышал, что Зину откомандировали куда-то в тыл. Стало очень тоскливо и пусто. Но, как будто это не подтвердилось. А писем все нет и нет ни от кого.

Пытался тут как-то поговорить с «местным населением», но кроме как «пше едны, пан, пше едны», ничего не услышал. А интересно было бы знать, что здесь происходит. Как им жилось при немцах, при наших. Видят ли они разницу и какую. Ну, я думаю, потом они к нам привыкнут и станут откровеннее.

          Если бы так было

Луна задумчиво смотрит на горы,свет холодный вокруг разлив,и яростно бьется о стены городаФеодосийский залив.И где-то вдали на берегущурит маяк свой глаз,а дальше лишь моря тревожный гули беспросветная мгла.Вздымались волны над головой,дробили глыбы камней,и бури, и штормы под свист и войнавстречу ринулись мне.Молнии рвали черный мрак,теперь назад не свернуть,но видел я:впереди маякмне прочертил путь.И выплыл.Светло, как днем,сверкают громады льдин.Остров какой-то, и на немя — один.Музыка где-то.Город встает, весельем разбужен,улицы флагами разодеты.— Меня возьмите! —— Не нужен.И мимо проходят,спешат на праздник.Некому больше верить.Напрасно проситьи стучать напраснов глухие закрытые двери.Холод бросил мертвый провал,даже мысли застыли.И словно во снечьи-то слова,ласковые и простые:«Выкинь из сердцаглупый бред,чувств пережитых шлак.Мы будем весну встречать в декабре,видишь,я пришла.Мы снова будем с тобой вдвоем,пусть пройдено много дорог,у жизни-старухи еще возьмемтысячи ярких строк.Сотрет на пути своем дней разгонгоречь былых обид —ведь наша любовьпрошла сквозь огонь,сквозь скрежет жестоких битв».Крылья бесшумно над лесом простервечер хмурый и низкий.Дождь моросит, и трещит костер,и гаснут в тумане искры.Торопится ночь.А утром рановздрогнет земля, вздымаясь дыбом.Осеннее небо в клочьях рваныхчерным застелит дымом.Пусть снова брошен я войноюв огнем охваченные края.Бессильна смерть:я знаю, ты со мною,моя любовь и молодость моя.

6.10.44.

Опять несколько дней был на учениях. Донимают нас, черт возьми, всякой муштрой. Приехал и получил сразу 17 писем! Видимо, долго где-то путешествовали. Погода стоит осенняя, но когда светит солнце, в лесу необыкновенная красота. Деревья украшены яркими и пестрыми мазками осени, бледно-голубое небо и обволакивающая тишина, как в церкви. Только изредка набегающий ветер потряхивает листья деревьев.

Как хочется домой! Тут как-то приснился мне сон, будто я снова в Москве, в своем институте, в первый день занятий. Да, черт побери, придется ли мне снова быть в институте? Вообще сейчас свое будущее трудно себе представить. И не только мне.

Получил несколько писем от Сони. Она все еще в Пятигорске. Иногда хочется написать ей какое-то необыкновенное нежное и ласковое письмо. Но не получается. Пять лет разлуки не проходят бесследно. Хотя с каждым ее письмом я все лучше понимаю и чувствую ее, часто кажется, что мы и не расставались никогда друг с другом. Но этого все же недостаточно. Вот даже и стихотворение, посвященное ей, я не мог написать так, как бы мне хотелось.

7.10.44.

Должна была прийти сегодня Зина, мы были бы вдвоем. Но ее начальство не отпустило. Я уже крепко привык к ней, если несколько дней не видимся, мне словно не хватает чего-то. Вообще, с ней интересно не только как с женщиной. Это единственный человек, с которым я могу быть откровенным и который понимает меня иногда лучше, чем я сам.

12.10.44.

Вчера я проводил ее. Это был последний вечер, проведенный нами вместе. Шел тоскливый осенний дождь, ветер срывал с деревьев желтые листья и сердито швырял их на сырую грязную землю. А ровно год тому назад в такой же ненастный осенний день мы впервые встретились с ней в маленьком таманском хуторке и впервые она стала моею. Прошел год. Тяжелый запутанный год. Редко светило нам солнце. А могло бы оно светить каждый день и каждую ночь. И некого всем винить и незачем бросать свои обиды на чаши весов: чья перевесит. Уже слишком поздно. Больше нам уже нельзя быть вместе.

А на душе у меня так же пусто и тоскливо, как в тот день, когда я уезжал из Москвы в Ставрополь. И опять встал в горле комок «невыплаканных слез». «И только набив оскомину на поприще слов и чувств, я вздрогну, очнусь и вспомню — расплачусь и расплачусь».