Из зарубежной пушкинианы - Фридкин Владимир Михайлович
Портреты сестер, рисуемые автором романа, не оставляют сомнений в их атрибуции. Иссиня-черные волосы, черные, глубоко посаженные глаза, южная (в романе испанская, андалузская) красота Ольги будто сошла с портрета Марии Александровны, выполненного художником Макаровым в шестидесятые годы. А внешность Веры описана в романе так, будто мы видим портрет Таши, которую рисовал в 1849 году тот же художник. Удивительная красота Натальи Александровны Пушкиной была описана многими авторами. Так, М. И. Семевский, редактор «Русской старины», писало ней в 1886 году: «Это высокая видная дама с каштановыми волосами, синими глазами…» О синих глазах Веры пишет в письме к ней влюбленный в нее Владимир Островский (Николай Орлов). А вот как о ней пишет в 1856 году С. М. Загоскин, сын писателя: «В жизнь мою я не видал женщины более красивой, как Наталья Александровна, дочь поэта Пушкина. Высокого роста, чрезвычайно стройная, с великолепными плечами и замечательною белизною лица, она сияла каким-то ослепительным блеском». И еще одно воспоминание, Е. А. Реннекампф, знакомой Н. А. Пушкиной: «Про красоту ее скажу лишь одно: она была лучезарна. Если бы звезда сошла с неба на землю, она сияла бы так же ярко, как она. В большой зале становилось светлей, когда она входила, осанка у нее была царственная, плечи и руки очертаний богини».
Говоря о Наталье Александровне, все современники отмечали, что она унаследовала характер отца — светлый, жизнерадостный и добрый и вместе с тем страстный, вспыльчивый и гордый. За словом она в карман не лезла. Еще и сейчас в Висбадене ходят легенды о ее находчивости и острословии. В романе это хорошо показано путем сравнения характера Веры, веселого и задорного, и Ольги, сдержанного и замкнутого.
Здесь нужно бы коротко остановиться еще на двух главных героях романа, матери и хозяйке дома Марии Дмитриевне Громовой (Наталья Николаевна Пушкина-Ланская) и ее муже Петре Модестовиче Громове (Петр Петрович Ланской). Пожалуй, ни в одном из известных художественных произведений образ Натальи Николаевны не был представлен так психологически верно, разносторонне и выпукло, как в «Вере Петровне». И хоть в романе это уже не красавица, блиставшая в свете как звезда первой величины (так пишет автор о ее прошлом), но характер все тот же: добрый, сосредоточенный на любви к детям, несколько слабый и нерешительный, но умудренный горьким жизненным опытом. Зато образ Ланского передан хоть и с симпатией, но несколько гротескно. Так и кажется, что пишет о нем кто-то из приемных детей, хорошо знавший его домашнюю жизнь, его причуды и привычки. Известно, например, что Петр Петрович был «лошадник», знал и любил лошадей, с 1859 года был членом комитета государственного коннозаводства. Неудивительно поэтому, что он тяжело пережил гибель своей любимой лошади, случившуюся за двадцать лет до описываемых в романе событий (сцена за чайным столом). В романе Петр Модестович — лучший друг Беклешова (молодого Дубельта), в то время, как, по воспоминаниям А. П. Араповой (дочери Н. Н. Пушкиной от брака с П. П. Ланским), Петр Петрович недолюбливал Дубельта и не одобрял его брака с Ташей.
Перейдем теперь к истории первого несчастливого замужества Натальи Александровны, истории, легшей в основу романа. Тот же Загоскин вспоминает о взаимной страстной любви Наташи Пушкиной и графа Николая Алексеевича Орлова (в романе Владимир Островский), который был старше ее на восемь лет. Николай Орлов был сыном графа (с 1855 года князя) Алексея Федоровича Орлова, могущественного вельможи, начальника Третьего отделения, считавшегося правой рукой Николая I. Герои романа Вера (Наташа Пушкина) и Владимир (Николай Орлов) дружат с самого детства, и их детская привязанность перерастает в любовь.
Воспоминания Араповой позволяют с большой точностью датировать начало дружбы Николая Орлова с семьей Ланских и с Ташей. 16 июля 1844 года, когда в приходской церкви Стрельны состоялось венчание Н. Н. Пушкиной и П. П. Ланского, «молодой граф, впоследствии князь, Николай Алексеевич Орлов, состоявший в то время закорпусным камер-пажем… забрался на колокольню, в самую торжественную минуту он задел за большой колокол, раздался громкий удар, а Орлов с испугу и растерянности не знал, как остановить предательский звон. Когда дело объяснилось, он, страшно сконфуженный, извинился перед новобрачными, и это оригинальное знакомство с моей матерью послужило первым звеном той дружеской близости со всей нашей семьей, которая не прекращалась до той поры, когда служебная деятельность удалила его из России». В этот день, 16 июля 1844 года, Таше было восемь, а Николаю Орлову шестнадцать лет.
Николай Орлов, сходивший с ума по шестнадцатилетней Таше, хотел свататься (в том же 1852 году, возможно, летом, когда семья Ланских жила в Стрельне). Однако Орлов-отец воспротивился этому браку, считая его мезальянсом. По его мнению, дочь Пушкина, поэта, находившегося всю жизнь под надзором Третьего отделения, была недостойна стать женой графа Николая Орлова, которому готовилось блестящее дипломатическое будущее. (Позже Николай Орлов — русский посол в Брюсселе, Париже и Берлине.) И уже в феврале следующего, 1853 года, т. е. раньше, чем через год, шестнадцатилетняя дочь поэта выходит замуж за Михаила Леонтьевича Дубельта, сына начальника штаба корпуса жандармов генерала Л. В. Дубельта, подчиненного сначала А. Х. Бенкендорфу, а позже А. Ф. Орлову, с 1835 года управляющего Третьим отделением. Л. В. Дубельт известен тем, что следил за Пушкиным, а в день его смерти опечатал кабинет поэта и разбирал его бумаги, ревниво наблюдая за В. А. Жуковским, чтобы друг поэта не сокрыл чего-нибудь.
В чем была причина такого скоропалительного брака, особенно если вспомнить про глубокую взаимную любовь Наташи Пушкиной и Николая Орлова? У современников ответа на этот вопрос мы не находим. Видимо, о причине знала А. П. Арапова. Вот как она пишет: «Нравственное затишье продолжалось для матери [после отъезда ее сестры А. Н. Гончаровой] вплоть до несчастного брака сестры Таши с Михаилом Леонтьевичем Дубельтом. Так как она еще в живых, то неуместным считаю оглашать подробности этой грустной истории». Воспоминания А. П. Араповой печатались в 1907–1908 годах в «Новом времени», т. е. при жизни Н. А. Пушкиной. Как видим, сестра не решилась раскрыть тайну «грустной истории».
Хотя в письме к С. А. Соболевскому, другу Пушкина, Наталья Николаевна писала, что молодой Дубельт принят в ее семье как родной сын, она долгое время была в нерешительности. 6 января 1853 года, накануне свадьбы, она обреченно пишет П. А. Вяземскому: «Быстро перешла бесенок Таша из детства в зрелый возраст, но делать нечего — судьбу не обойдешь. Вот уже год борюсь с ней, наконец покорилась воле Божьей и нетерпению Дубельта». Год — явное преувеличение, свидетельствующее лишь о волнении и беспокойстве матери. В своих воспоминаниях Е. Н. Бибикова пишет, что на все возражения матери Наташа отвечала: «У нас уже есть одна старая дева, хочешь и меня просолить». (Имеется в виду старшая сестра Мария, вышедшая за Л. Н. Гартунга лишь в двадцать восемь лет.) Естественно предположить, что грязная интрига, затеянная А. Ф. Орловым (в романе старший граф Островский) и Л. В. Дубельтом (в романе генерал Беклешов), отчаяние Наташи и нетерпение молодого Дубельта и были причиной этого брака, который принес так много горя Наташе Пушкиной и ее матери и, по словам ее сводной сестры А. П. Араповой, «много способствовал преждевременной кончине» Натальи Николаевны.
И здесь самое время вспомнить двух других героев романа, Л. В. Дубельта и А. Ф. Орлова, да и саму эпоху «голубых мундиров». О ней пишет князь П. В. Долгоруков. Это было «время проделок Бенкендорфа, Дубельта, Алексея Орлова, время самодержавия тайной полиции, самоуправства губернаторов, обильных взяток, безгласного казнокрадства, цензуры и азиатского безмолвия». Свидетельствуя о «необыкновенной хитрости и неотразимом пронырстве Дубельта», Долгоруков приводит его слова на заседании Главного управления цензуры: «Всякий писатель есть медведь, коего следует держать на цепи и ни под каким видом с цепи не спускать, а то, пожалуй, сейчас укусит». Конечно, Л. В. Дубельт имел в виду в числе прочих и Пушкина. Но он, разумеется, не предполагал, что его собственный законченный портрет будет нарисован дочерью поэта. А вот какую характеристику дает П. В. Долгоруков начальнику Л. В. Дубельта: «Алексей Орлов, посаженный на первое по этикету место в империи, — пройдоха, ограниченный и бездарный, придворный холоп, известный лишь своей хитростью, своим эгоизмом и ненасытной жадностью к деньгам». Это мнение подтверждает и такой объективный свидетель, как Барант, бывший французский посол в России, который, приняв с поручением А. Ф. Орлова в Париже, сказал о нем: «Я мнил найти посла там, где был лишь холоп!»
