Михаил Бейлин - Не был, не состоял, не привлекался

«Батюшки! – скажет одна из них, молодая и жизнерадостная – Вот так собака! Отродясь такой не видела. Лицо у нее похоже на свинью, а жопа ни на что не похожа».

Все рассмеются, кроме Гобки и мальчика. Большие черные глаза Гобки будут печальны.

А мальчика крестьянки пожалеют: надо же, такому хорошенькому мальчишке Бог послал таких дурных родителей. Таскают его в отпуск, как цыгане.

Это было давно.

Сын вырос, женился и позже пошел в байдарочный поход с маленькой дочкой, моей внучкой, по Мологе. Когда он вернулся, я спросил: «Ну как там?».

«Молога течет, солнце светит, байдарок и туристов тьма. Палатку иной раз негде поставить».

Приближался сентябрь, месяц моего отпуска, а в месткоме издательства, где я трудился, лежали две путевки в альпинистский лагерь. Дешевые, но спросу на них не было. Под влиянием семьи я уже приобщился к отпускному туризму – на байдарке и пешком, на машине. Однако гор не видел. Вернее, видел из окошка самолета да из вагона поезда. Словам песни, что лучше гор только горы противоречили слова другой песни: «Умный в горы не пойдет, умный гору обойдет». Однако я решился проверить все лично. Почему? Во-первых, моя жена уже однажды побывала в Архызе, на Кавказе, а тесть вообще имел альпинистский стаж, кучу фотографий и в 65 лет восходил на Эльбрус.

Я сказал Саше, сотруднику и знающему спортсмену, что решил дебютировать в альпинизме, потому что кончается четвертый десяток, а потом будет поздно. Саша рассмеялся и спросил: может быть, уже поздно? Еще он сказал, что в сентябре в горах на Кавказе холодно.

Я не сомневался в том, что Саша компетентен и доброжелателен, но я думал, что он меня недооценивает.

По пути в альпинистский лагерь мы с женой приехали в Кисловодск. Тут я чувствовал себя горным орлом, потому что все «пики» Кисловодска мы немедленно покорили. Большое и Малое седло, туристская тропа, завтраки в забравшемся на Красное Солнышко ресторанчике… Словом, в несколько дней выполнили программу, рассчитанную на недели для тучных отпускников, надеющихся похудеть.

Остался лишь ресторан «Храм воздуха». Воздух там был действительно первой свежести, а кусок попавшей в мою тарелку осетрины – второй. Позднее я узнал, что этого осетра поймали близ Баку и отправили в Москву, а оттуда обратно на юг, в Кисловодск. В итоге получилось пищевое отравление, однако в 1960 году в Кисловодске продавали свежий творог и тому подобное. Я быстро пришел в норму и на зависть кисловодским толстякам стал стройнее. Мы ринулись вперед и вверх. Ранним утром выехали из Нальчика.

В автобусе обнаружилось, что я старше всех, даже шофера. Впервые в жизни вспомнил Сашу, но духом не пал. Дорога кончилась, автобус развернулся, а мы все пошли по тропинке в горку. У жены рюкзачок, у всех то же самое, а у меня чемоданчик. Горка выглядела небольшой, эдак этажей на тридцать, но без лифта. На «крыше» этой горки нас ожидала дорога.

Единственный в своем роде экземпляр в мире автомобилей не приехал. По всему миру автомобили бегают стадами, а этот живет отшельником и один-одинешенек бегает взад-вперед по четырнадцатикилометровой дороге. Но нас подвезти не пожелал. Предстоял марш ножками. Подъем не крутой, называется почему-то Ишачий перевал. Воздух был так свеж, окружающая природа так красива, что, пройдя километр, я понял, что с меня этих прелестей довольно. Мое тело вступило в конфликт с духом, а пройти оставалось еще чертову дюжину километров. На первом привале я лег на спину, положив ноги на окаянный чемодан. Затем моя хрупкая супруга изъяла из чемодана кое-какие вещи. Переложила в свой рюкзачок. Морально было тяжело, но на короткое время легче.

Затем я услышал, что за моей спиной зреет заговор. Два здоровых хлопца, подстрекаемые моей женой, соглашаются нести мой чемодан. «Он будет сопротивляться, добровольно не отдаст. Падать будет, но не признается…» – услышал я тихий голосок. С одной стороны, критика, с другой – одобрение…

Из-за горных красот, окружавших нас, я счел неудобным скандалить. Ненадолго стало легче. В голове пусто, сердце бухает.

И тут меня осенило: оказывается, что если упереться в себя руками и подталкивать вперед, двигаться гораздо легче. Так я победил Ишачий перевал и на полной черепашьей скорости ворвался в альплагерь под названием Адырсу на высоте 2400. Я остановился, снова стал человеком, дух победил несчастную материю.

Ужинал я наравне с альпинистами – два горячих блюда. Чувствовал себя на высоте, а там, где-то внизу, в больших городах суетились человечки. А мы были по соседству с облаками, и на нас по-дружески глядели снеговые вершины. Потом мы получили снаряжение и комнатку. В ней две кровати и тумбочка. Ночь, как в горах положено, наступила сразу. Незабываемая ночь. Кровать оказалась хитро замаскированной дыбой. Тяжелая часть тела стремилась вниз, оттягивая предательскую сетку. А снизу, через дырки сетки, веяло дыханием соседнего ледника. Матрасик жиденький, одеяльце узенькое. Отопление? Исключительно дурной тон. Так считают альпинисты. Я подоткнул края одеяла под себя и замер, боясь разгерметизации. Быть может, наши волосатые предки в ледниковый период крепко спали, но у меня не было даже альпинисткой бороды… Два остывших горячих блюда оживили память об осетрине второй свежести. И пришлось совершить кросс в кромешной тьме горной ночи, к одиноко стоящему на обрывистом берегу рокочущего потока дощатому павильону. Я бежал и вспоминал стихотворение Гейне – «Durch Nacht und Wind», то есть сквозь ночь и ветер. А потом завивался в одеяло, как одинокий ледяной младенец. И это не один раз. Поток все время рокотал. Одобрительно.

Все-таки взошло солнце, улыбнулась отвесная снежная стена перед моим окном и закипела жизнь лагеря. Настало время медосмотра.

Врач оказался альпинистом, красивым и добрым человеком. Он сказал, что из вновь прибывших я один мастер спорта, хотя и по шахматам. Его жена, тоже врач, улыбнулась мне ободряюще.

Я сделал двадцать приседаний, врач померил пульс, давление.

Через несколько дней был новый осмотр. Решался главный вопрос: кого пускать на восхождение? Первыми шли на осмотр девушки. Из кабинета врача вышла наша новая знакомая Леночка. Рослая и крепкая девушка. Она обогнала меня километров на пять. Сдерживая слезы, она пожаловалась: «Не допустили!». А потом не допускали и других. И среди них жену. Она пыталась давить на доктора своей кандидатской степенью по медицине, требовала допуска под личную ответственность, но без успеха. Врач был неумолим.

Девушки прошли, настала и моя очередь. Я поголодал и окреп. Снова двадцать приседаний, измерения, прослушивание…