Людмила Штерн - Поэт без пьедестала: Воспоминания об Иосифе Бродском

Я слегка очухалась, подошла к спасшим нас столбикам, взглянула вниз, и, как выражается одна моя приятельница, «мне стало холодно в ноги».

Отвесные зазубренные откосы образовывали «адский» провал, а далеко внизу, на дне виднелись остроконечные скалы и верхушки сосен... Это был потрясающий вид!

А если бы столбиков не было? Или удар был бы чуть-чуть сильнее?

...Приехав несколько месяцев спустя в Нью-Йорк, мы навестили Бродского. Рассказывали ему про Испанию, про аварию и про ошеломительный вид с Пиренейских гор. «Знаешь, Жозеф, мне часто снится этот вид в ночных кошмарах», – сказала я.

Когда мы прощались, Иосиф вынул из ящика стола тоненькую голубую книжку – сборник «Вид с холма» – и написал автограф.

Примите, Штерны, данный «Вид».Боюсь, он вас не удивит.Но трудно удивить, наверно,Людмилу Штерн и Витю Штерна.P. S. В отличье от мово пера,здесь опечаток до хера.Иосиф

Глава XIV

ПРОБЛЕМЫ ПЯТОГО ПУНКТА

Степень «еврейства» и «христианства» Бродского является темой многочисленных письменных и устных размышлений. Например, в статье «Иудей и Еллин» Шимон Маркиш анализирует эту степень не на генетическом или молекулярном уровнях, а на духовно-психологическом. Позволю себе цитату:

Надо полагать, что таких ослепительных личностей, таких ни с кем несхожих, никому и ничему не подчиняющихся индивидуальностей в русской поэзии можно сосчитать по пальцам одной руки. Смею полагать, что в этой уникальной поэтической личности еврейской грани не было вовсе. Еврейской темы, еврейского ‘материала’ поэт Иосиф Бродский не знает – этот ‘материал’ ему чужой. Юношеское, почти детское «Еврейское кладбище около Ленинграда» – не в счет. По всем показателям это еще не Бродский, это как бы Борис Слуцкий, которого из поэтической биографии Бродского не выкинешь; как видно, и обаяния «еврейского Слуцкого» Бродский не избежал, но только на миг... «Исаак и Авраам» сочинение еврейское не в большей мере, чем «Потерянный рай» Мильтона или «Каин» Байрона... или библейские сюжеты Ахматовой...

Шимону Маркишу вторит Солженицын в своей статье «Иосиф Бродский – избранные стихи»[8]:

Его выступления могла бы призывно потребовать еврейская тема, столь напряженная в те годы в СССР. Но и этого не произошло. Было, еще в юности, «Еврейское кладбище около Ленинграда», позже – «Исаак и Авраам», но это уже на высоте общечеловеческой. Да, еще главка из «Литовского дивертисмента» и все...

Загадка «еврейства» (или нееврейства) Бродского волнует и «простых» читателей. Вспоминаются Ильф и Петров: «Почему в продаже нет подсолнечного масла и не еврей ли вы?»

Во время последнего выступления Бродского для русскозычной аудитории – 9 апреля 1995 года в Бостоне – ему задавали много вопросов на эту тему. Вот наиболее типичные из них: «Кем вы себя считаете?», «Считаете ли вы себя евреем?», или просто: «Вы еврей или не еврей?»

На «Кем вы себя считаете?» Бродский отвечал: «Русским поэтом», на «Считаете ли себя евреем?» отвечал: «Считаю себя человеком», на «Еврей ли вы?» отвечал: «Еврей», на «Важно ли для вас, что вы – еврей?» – ответил пространнее (его ответ записан на магнитофон):

Для меня важным в человеке является трус этот человек или смел, честный он или лжец, порядочен ли он, что особенно проявляется в отношении человека к женщине.

Через год, в феврале, на вечере памяти Бродского в Бостоне, нас с Евгением Рейном забросали такими записками: «Правда ли, что Бродский крестился?», «Зачем Бродский крестился?», «Где Бродский крестился?», «Почему еврей Бродский принял христианство?». И к Рейну: «Вы сказали, что он был христианином, как всякий цивилизованный человек. Уверены ли вы, что атеист не может быть цивилизованным человеком?»

В частных разговорах, серьезных и шутливых, Бродский «скользил» по этой теме, как глиссер, посылая достаточно противоречивые сигналы, которые тем не менее давали основания полагать, что хотя по рождению Бродский «несомненный» еврей, он не был иудеем ни по вере, ни по мироощущению.

Вспоминается эпизод из далекой нашей юности. Как-то гуляя по городу, мы решили зайти в синагогу на Лермонтовском проспекте (в те годы – единственную в Ленинграде). Нас было пятеро: Бродский, Найман с Эрой Коробовой и мы с Витей. Насколько я знаю, никто из нас раньше в синагоге не был и ритуальных законов не знал. Подошли к дверям, а нас не пускают. Оказывается, мужчинам полагается быть с покрытой головой – лучше всего в ермолке, а если таковой нет, в кепке, шляпе, берете.

Удивительно, что у всех наших мужчин нашлись носовые платки. Они были завязаны на концах узелками и напялены.

Мы гуськом направились в главный зал, но нас опять остановили: в этой синагоге мужчинам и женщинам вместе сидеть не полагается, и поэтому мужчины могут оставаться, а девушки должны подняться наверх. Кроткий Витя смирился, а Иосиф и Толя начали закипать и сказали, что пойдут наверх с нами.

В это время дня в синагоге было пусто и скучно. Без службы смотреть и слушать было нечего. Минут через десять мы ушли. Некоторые из нас покинули синагогу навсегда.

А Витя Штерн четверть века спустя стал ортодоксальным евреем – соблюдает и субботу, и все праздники. Несколько раз он звал Иосифа пойти с ним на службу (например, в Йом Кипур послушать Кол Нидре – самую мелодичную и грустную еврейскую молитву). Бродский пожимал плечами и говорил, что ему неинтересно: «Я, Витя, со своим ощущением Божественного ближе к Богу, чем любой ортодокс».

Бродский утверждал, что больше никогда не был в синагоге. И это правда. Когда умер, отпевали его и в епископальном храме, и в русской православной церкви. А в синагоге поминальной службы не было. И в гробу он лежал с католическим крестом в руках. Было ли это его волей или желанием Марии, нам знать не дано.

Бродский не только никогда не переступал порога «действующих» синагог, он отказывался выступать с литературными вечерами в зданиях синагог. Многие синагоги в Америке сдают молитвенные залы для светских мероприятий. Эти залы по размеру и акустике не уступают первоклассным концертным залам. Арендовать же их значительно дешевле.

Весной 1995 года я уговорила Бродского поехать в литературное турне по Америке, и он согласился. Условились, что в апреле он выступит в Нью-Йорке и Бостоне, а в ноябре (благо в осенний семестр он не преподавал) – отправится по стране.

У меня сохранилась копия моего письма о предстоящем турне.

Joseph, darling!

Я звонила несколько раз твоей Ann, не заставала и оставляла messages, но она, helas, не откликнулась. Может, ее нет в городе?