Слезы пустыни - Халима Башир
Половина каникул уже прошла, а первый семестр в университете должен был начаться не раньше мая. Мне предстояло как-то убить восемь месяцев. Дома я помогала с готовкой, стиркой и прочими домашними делами. Мама и отец накупили мне целый новый гардероб, и мы несколько раз ездили в Хашму за учебниками. Но по большей части особо заняться было нечем, и я растолстела и потеряла форму. Я почувствовала, что мой мозг пресытился бездельем. Пора было уезжать и приступать к учебе.
Пора было осваивать новые места.
Часть третья
ПУСТЫНЯ В ОГНЕ
12
Медицинская школа
Вечером перед отъездом в университет мама велела мне снять все золотые украшения и оставить ей — для сохранности. В общежитии могут быть воры, сказала она, так что лучше не рисковать. На следующий день, ранним утром, отец и я распрощались с домашними. Мы направились в Хашму и доехали до железнодорожного вокзала. Отец уже бывал в Хартуме, именно там он купил лендровер. Он знал, что нам понадобится несколько дней, чтобы добраться туда.
В зеленый металлический сундучок, в прошлом — ящик для патронов, купленный нами на деревенском базаре, я упаковала всю провизию, которую приготовили мама и бабуля. Там были сушеные кисра — плоские сорговые лепешки; там были жареный арахис и сладкие пирожки; там была сушеная пряная ягнятина и даже горсть сушеной саранчи, которую бабуля припасла со времен последнего налета большой стаи.
Все это было распихано между моей университетской одеждой и прелестной муслайей — мусульманским молитвенным ковриком, который купил мне отец. На нем были вытканы мечеть и яркая радуга. Сверху я уложила прекрасную новую батанию — толстое покрывало. Мама соткала его из овечьей шерсти, и оно должно было согревать меня в холодные месяцы.
Поезд, пыхтя, подошел к вокзалу Хашмы вскоре после полуночи. Для поездки в Хартум отец забронировал купе первого класса. В нем были две двухъярусные кровати. Наши соседи, супружеская пара, оказались приветливыми, кровати — удобными, и у нас имелись с собой мамины припасы, чтобы подкрепиться в пути. Но несмотря на то что все остальные вскоре захрапели, я была слишком взволнована, чтобы думать о сне.
В какой-то момент я, должно быть, отключилась и проснулась от солнечного света, лившегося через окно купе. Всякий раз, когда поезд прибывал к станции, вдоль него носились люди, протягивая к окнам подносы с едой: свежие фрукты, вяленая рыба, сочные финики и здоровенные куски жареной курицы. Другие продавали живых коз со связанными ногами или клетки с курами. Из поезда протягивались руки с деньгами, и другие руки передавали животных через окна в вагоны.
Поезд катил вперед, к Хартуму, пейзаж превращался в плоскую, иссушенно-коричневую пустошь с несколькими чахлыми деревьями. Кое-где извивалась по саванне, ведя к дальней деревне, едва заметная тропинка. Но иных признаков жизни здесь почти не было, и все это так мало походило на наши зеленые, изобилующие листвой края. Мы миновали ряд городков, каждый из которых казался больше, чем предыдущий, и местами по краям дороги виднелись серые фабрики.
Поезд летел вперед, а отец негромко давал мне наставления о жизни в университете. В первый раз я уезжала так далеко от дома, туда, где у нас не было близких родственников. Отец говорил, что я должна держаться особняком и быть осмотрительной. Должна усердно учиться и остерегаться других — по крайней мере до тех пор, пока не узнаю, каковы они на самом деле, и дружить только с теми, кому смогу доверять.
Вечером третьего дня на плоский, безликий пейзаж легло покрывало бархатистой тьмы. Я увидела впереди оранжево-розовое свечение, залившее горизонт в помрачневшей чаше пустыни. Казалось, само небо охвачено пламенем. Это огни Хартума, объяснил отец. Пока большой город втягивал в себя поезд, я чувствовала, что меня поглощает его массивная бетонная тьма. Окна многоэтажных домов таращились на меня тысячью пустых глаз. Как же я выживу здесь, недоумевала я. Как мне здесь почувствовать себя дома?
Поезд с лязгом остановился на слабо освещенной станции. Секунду-другую я сидела прилипнув к месту. Затем отец схватил мой зеленый металлический сундучок и остановил такси. В молчании ехали мы по темному городу к дому отцовского друга, загава. После дремотного приема меня провели в комнату, где я могла отдохнуть. Я, наверное, целую вечность лежала без сна, глядя на странное, пульсирующее сияние города. В ушах грохотал шум уличного движения. Казалось, город ест, дышит и движется подобно животному, которое никогда не спит.
На следующее утро друг отца отвез нас в университет. Это был день регистрации, и каждому из нас, студентов-первокурсников, предстояло собеседование с заведующим кафедрой. Моим завкафедрой был приветливый человек по имени доктор Омер, на вид — смешанной арабско-африканской крови. Поздоровавшись, он спросил, кто я, чем зарабатывает на жизнь мой отец и почему я решила учиться на этом факультете. Я ответила, что моя мечта — стать первым в истории врачом из рода коубе племени загава. В нашей деревне нет врача, и я надеюсь однажды вернуться домой и заняться врачебной практикой.
Похоже, доктор Омер остался доволен моими ответами. Он сказал, что это прекрасная мечта для молодой женщины — ею нужно дорожить, и, если я стану хорошо учиться, помех к ее исполнению не будет. Ободряющей улыбкой и несколькими росчерками пера доктор Омер подтвердил, что я — студентка медицинского факультета. Я вздохнула с облегчением: если все университетские преподаватели окажутся такими же душевными и участливыми, как доктор Омер, мне будет здесь хорошо.
Мы с отцом отправились искать университетское общежитие. Если все сложится удачно, оно станет мне домом на ближайшие шесть лет. Это оказалось красивое здание. Как и остальные в городке, мимо которых мы проходили, оно было построено недавно — прочные кирпичные стены, деревянные ставни на окнах, гладкий цементный пол и блестящая оцинкованная железная крыша, утепленная снизу толстыми деревянными панелями. Но меня удивило, что общежитие оказалось почти безлюдным. Интересно, где же другие студенты, недоумевала я.
Управляющая общежитием провела меня по зданию. Я выбрала верхнюю койку в углу дортуара. В деревянный шкаф рядом я переложила содержимое своего сундучка — по крайней мере, то, что туда поместилось. Мне предстояло делить шкаф с той, что займет койку рядом со мной, поэтому всю еду, приготовленную мамой и бабушкой, я оставила в сундучке и запихнула его под нижнюю койку.
В общежитии не было никого, кроме одной-единственной девушки, и ее,
