Игорь Оболенский - Мемуары матери Сталина. 13 женщин Джугашвили

Алексий Первый во время войны был митрополитом Ленинградским. Он участвовал во встрече, когда Сталин принял митрополита Сергия (местоблюстителя патриаршего престола, в будущем - Патриарха Московского и Всея Руси - прим. И. О.). На встрече был еще митрополит Крутицкий и Коломенский Николай.

С каким уважением их принял Сталин! И когда он спросил, чем помочь русской церкви, митрополит Сергий ответил: «Мы имеем право открывать храмы, и этого достаточно». На что Сталин сказал: «Нет, этого недостаточно. Открывайте духовные семинарии».

И тоже самое происходило в отношении грузинской церкви. Тогда не существовало еще общения между русской и грузинской церковью. И Сталин обратился к представителю русской церкви с вопросом: «До каких пор вы будете в таком состоянии?»

Когда Сталин приезжал в Тбилиси проведать мать, та сказала ему, что лучше бы он стал священником. Думаю, что если бы он все-таки стал духовным лицом, то был бы патриархом. А когда мать ему сказала те слова, он ими гордился.

Мог ли этот человек любить кого-нибудь? Мог! Но он был очень занят государственными делами. И ставил их выше всех личных.

Я его несколько раз видел во сне. Какие-то вещие сны были. Один вам расскажу.

Снилось мне, будто я нахожусь во дворе Кремля. И там могила - примерно полтора метра глубиной - обложена травяными плитками, дерном. Я стою возле нее. Много людей рядом. Одна женщина подошла и начала сбрасывать дерн. И другие тоже подошли. И вдруг стал виден Сталин, без гроба. На нем коричневый костюм, из ткани, в которой раньше ходили. И когда он уже стал виден, люди прекратили сбрасывать дерн. Я смотрю на его лицо и вижу складку - от лба до подбородка. Я подумал - наверное, это от холода и мороза. И вдруг он начал двигаться. И стал живым, поднялся. Сел. И первое, что он сделал - перекрестился. Я говорю: «Бог, да Благословит Вас». Он обратился ко мне: «Ваши молитвы, очень, очень помогли мне».

Я подумал - это правительство повернется лицом к народу. И так оно и случилось. Я видел этот сон уже в начале девяностых.

Воспоминаниями о Сталине делились сотни, если не тысячи людей, некоторые из которых хотя бы мельком лицезрели советского правителя.

Мне же было интересно познакомиться с рассказами тех, кто мог понять Сталина, как никто иной - его земляков. Несколько лет я собирал их свидетельства. И кажется, потратил время не зря.

Следующий рассказчик - Мераб Квиташвили, очевидец того, каким Сталин бывал в неформальной обстановке, во время Тегеранской конференции 1943 года.

Сам Квиташвили оставил Грузию в 1919 году и уехал в Англию на учебу. В 1943 году в Иране он, уже в чине капитана британской армии, отвечал за безопасность премьер-министра Англии Черчилля и президента США Рузвельта.

«Папа не хотел публиковать мемуары, которые закончил в конце жизни, - рассказывала его дочь, Элисо Квиташвили. - Записи он делал на английском языке для нас, членов семьи. Он вообще не любил вспоминать о своем прошлом разведчика. И если и рассказывал что-то, то только о Грузии и о том, как инженером объездил весь мир».

По прошествии лет Элисо Квиташвили позволила мне при работе над этой книгой использовать отрывки из воспоминаний ее отца.

«В среду, 24 ноября 1943 года, в 10 утра я работал в своем кабинете в посольстве Британии в Иране, когда ко мне подошел полковник Райен. Первым делом он предупредил, что все, что он собирается мне сказать, находится под грифом «совершенно секретно». И далее сообщил, что в ближайшие дни в Тегеране должна состояться встреча на высшем уровне. Всеми вопросами безопасности занимается он, а меня назначает своим адъютантом.

Все участники должны были приехать в Тегеран 27 ноября. Длительность конференции не знал никто. Все было в тайне.

Вскоре в английское посольство явились советский генерал-майор Аркадьев и два офицера. Военный атташе Британии генерал-лейтенант Фрейзер, который дружил с моей родственницей Кето Микеладзе и был влюблен в нее, прислал их ко мне. Так как только я мог говорить по-русски, именно мне предстояло переводить.

«Вы, наверное, понимаете, что если что-то случится с Черчиллем или Рузвельтом, то допустившего это офицера будут судить и накажут, - обратился ко мне Аркадьев. - Но если что-то произойдет со Сталиным, то нас расстреляют на месте».

И он сделал красноречивый жест - поднес руку к горлу.

Я отвечал за все. Поначалу приходилось сложно, так как не было субординации. Однажды американские и английские офицеры чуть не перестреляли друг друга. Звучало много жалоб, в основном - на меня. Хуже всех себя вели советские офицеры, они все время смотрели на нас с подозрением. Единственным нормальным человеком был генерал Шалва Церетели, начальник охраны Сталина. Очень воспитанный, он произвел на всех хорошее впечатление.

Он был очень интересным человеком, намного голов выше остальных советских офицеров, которые находились в Тегеране. Один из них, генерал-майор Начхепия, был человеком гигантской высоты, но у меня было впечатление, что он все время чего-то боится. Один раз я увидел, как Берия ругал его. Это было очень жалкое зрелище. Начхепия был генералом, а Берия вел себя, будто перед ним находился раб. Вообще Берия очень унижал своих подчиненных.

На глазах британских офицеров кричал и материл советских генералов и не считал их за людей.

Ко мне Берия относился вежливо и даже по-дружески. Он был экстраординарной личностью, настоящим лидером, которого боялись и ненавидели, но в тоже время уважали.

Черчилль и британская делегация приехали в Иран 27 ноября. За премьер-министром отправили три машины одной и той же марки, окна которых были нарочно испачканы грязью. Это сделали для того, чтобы нельзя было разглядеть, кто в них находится. Никто не знал, в какой именно машине будет Черчилль.

У советской стороны никаких проблем с организацией безопасности не было. Они привезли в Тегеран батальон солдат, который перекрыл проход Сталина и в результате к нему никто не мог подойти.

А президент Рузвельт был в ужасе от того, как обстояло дело с обеспечением его безопасности. В то время посольство США в Тегеране находилось в старом районе, и попасть туда можно было только продвигаясь по узким улицам, заполненным народом. По дороге из аэропорта машину Рузвельта даже пришлось остановить, чтобы пропустить людей. Американский президент посчитал, что его жизни грозит опасность. И это так и было - любой мог бросить в него лимонку. Рузвельт был так возмущен, что, прибыв в посольство, тут же освободил от должности посла США. И отказался там останавливаться.

Сталин, узнав про решение Рузвельта, предложил ему переехать в посольство СССР, которое было самым большим по размеру. Рузвельт согласился и был благодарен Сталину за заботу. Черчилль же интерпретировал это по-своему: «Советские больше волновались за себя, чем за безопасность американцев. Ведь Сталину для того, чтобы встретиться с Рузвельтом, самому бы приходилось приезжать в посольство США по той узкой и опасной дороге .