Дневник учителя. Истории о школьной жизни, которые обычно держат в секрете - Райан Уилсон
Итак, мы снова останавливаемся на каждой статье бюджета и на этот раз сокращаем расходы на то, что считали неприкасаемым. Мы вынуждены урезать рабочее время школьного психолога, спасательного круга для учеников и некоторых учителей. Несколько лет назад школа организовала специальный инклюзивный центр для тех, кто не может посещать обычные уроки из-за плохого поведения, и дети учились маленькими группами под руководством опытных учителей. Прелесть этой системы в том, что без нее такие дети были бы исключены из школы, после чего вероятность того, что они полностью выпадут из системы образования, значительно возрастала. Если семья не позаботится о них, они не получат никакой квалификации и, вполне возможно, станут преступниками. Этот центр творит маленькие чудеса каждый день, но его придется упразднить, а работающих в нем учителей перевести в основное здание школы.
Далее мы переходим к персоналу. Несмотря на первоначальное желание во что бы то ни стало избежать увольнений, мы смотрим на каждый класс в школе и начинаем отбор персонала. Если раньше у нас было четырнадцать математических классов на десятом-одиннадцатом годах обучения, то в следующем году их останется двенадцать. Количество учеников в классах увеличится, что не пойдет им на пользу, но позволит сократить потребность в персонале. Мы переходим от одного департамента к другому, решая без крайней необходимости не искать замену увольняющимся учителям.
Однако это влечет другие сложности. В мои обязанности входит составление кадрового плана и расписания. Когда я планирую их на следующий год, мне сообщают, что число учителей сократится на семь человек. В департаменте географии возник кадровый дефицит из-за того, что уволившимся учителям не стали искать замену. В департаменте математики, наоборот, избыток кадров, потому что никто не уволился, а число классов сократилось. У нас не остается выбора: некоторым учителям математики придется вести географию. Учителя музыки будут преподавать иностранные языки, а учителя МХК – историю. Мы вынуждены придумывать странные способы перераспределения нагрузки. В итоге детей будут учить люди, которые не хотят вести этот предмет и едва ли разбираются в нем лучше учеников.
В двенадцатых и тринадцатых классах ситуация не лучше. По нашим подсчетам, в классах должно быть не менее семнадцати человек, чтобы они были рентабельны. Мы решаем переформировывать классы, где будет менее пятнадцати учеников. Однако это сопряжено с риском. Дело в том, что в нашей школе классы с естественнонаучным, математическим и экономическим уклонами всегда полностью укомплектованы, а вот с упором на музыку, изобразительное и театральное искусство, дизайн и иностранные языки часто малочисленны, из-за чего они оказываются под угрозой расформирования.
К концу нашего марафона по урезанию бюджета сумма, которую мы можем сэкономить, приближается к нужной. К сожалению, нам пришлось устроить настоящую резню.
Когда мы сообщаем обо всем учителям, они злятся, потому что их условия труда ухудшатся. У них и так тяжелая работа, которую они старательно выполняют, но в следующем году им придется еще труднее. Им обидно за детей, что вполне естественно.
Мне хочется сказать им, что я не менее зол. Все внутри меня протестует против нововведений. Но разве у нас есть выбор? Не мы решаем, какую сумму выделят школе из бюджета. По дороге домой я чувствую себя опустошенным, разочарованным и побежденным.
В вечерних новостях показывают интервью с министром образования, в котором спрашивают о школах, которым не хватает финансирования. Он отвечает:
– Бюджет на образование неприкосновенен, и мы не взяли ни пенни из денег, предназначенных для школ.
Его слова приводят меня в ярость. Он почему-то умалчивает о том, что число учеников в школах растет, поэтому бюджет на отдельного ребенка уменьшается. Он ничего не говорит об инфляции и новой формуле расчета финансирования, из-за которой школы вроде нашей получат меньший кусок пирога. Еще он ничего не говорит о том, что правительство обязало школы значительно увеличить пенсионные взносы сотрудников. Любой, кто смотрит это интервью, подумает: «Если правительство так оберегает финансирование школ, значит, школы не умеют распоряжаться финансами».
Это худший стиль лидерства. Правительство создает проблему, а затем, сняв с себя ответственность, заставляет мужчин и женщин на передовой решать ее. Я чуть не плачу от негодования.
Сокращение финансирования и резкий рост отчетности – это убийственное сочетание. Тот факт, что правительство снимает с себя всю ответственность, становится для меня последней каплей. Министр образования обязан поддерживать учителей и обеспечивать всем необходимым, а не вынуждать их достигать большего с меньшими затратами и не ругать публично, если им это не удается. Сотрудники школ, большинство из которых старательны и преданы делу, испытывают колоссальное давление.
С тех пор как мальчик, полный энтузиазма, получил в подарок на восьмой день рождения меловую доску, утекло слишком много воды. Очень многое изменилось.
Радость и печаль
Нашлось идеальное средство от моей печали, связанной с работой. Мой младший брат женится! Ему встретилась умная, веселая, красивая и добрая девушка, которая проявила к нему симпатию. Когда брат попросил меня быть свидетелем, я расплакался, и нам обоим стало слегка неловко. Я сижу в отеле, в очередной раз репетирую завтрашнюю речь и проверяю, положил ли кольца в карман пиджака. Меня переполняют эмоции.
Мой телефон звонит весь вечер, поскольку родственники и друзья сообщают о приезде и договариваются о встрече. Когда раздается новый звонок, я предполагаю, что кто-то из гостей опять заблудился на ветреных дорогах, ведущих к отелю. Однако я слышу в трубке голос бывшей коллеги из Эссекса. По ее интонации и тихим извинениям я сразу понимаю, что произошло. Она только что разговаривала с Дэном, который сообщил, что Зои больше нет. Он сказал, что ее смерть была спокойной и умиротворенной.
Это один из тех моментов, когда время останавливается, шум затихает, а в голове роятся мысли. Я чувствую тошноту и оцепенение.
Говорят, что перед смертью вся жизнь проносится перед глазами. Перед моими глазами проносится жизнь Зои, по крайней мере те десять лет, что мы провели вместе. Я вспоминаю, как она заступилась за северян при нашем первом разговоре, тыкала в спущенное колесо носком туфли, ругала меня за несочетающиеся друг с другом брюки и рубашки, пила со мной шампанское в роскошном ресторане и прислала записку о скучных экзаменах у восьмиклассников. Она проявляла интерес ко всем и умела раскрывать лучшие качества в детях и взрослых. Я вспоминаю, какой красивой она была на своей свадьбе, думаю о Дэне и их большой любви. Он заставлял ее смеяться, несмотря на боль, ухаживал за ней и поддерживал ее.
Я лежу в гостиничном номере и думаю об этом. В какой-то момент я засыпаю, а утром солнце восходит как обычно. Мне ничего не остается, кроме как пойти
