Михаил Девятаев - Полет к солнцу
- Не знаю, о каких ты буксах говоришь, - замялся Володька.
- Хватит играть в наивность, - сказал я. - Там я тебя испугался, ты меня, а здесь, кажется, мы можем никого не бояться.
Володька взял меня под руку и, слегка дернув, отвел в сторону. За нами шел еще кто-то, незнакомый мне, с перевязанным черной лентой глазом. Ребята остались на месте, спокойно взирая на эту картину, ждали. Когда мы отошли метров сто, Володька остановился передо мной так, словно хотел схватить меня за грудь. Мы стояли друг перед другом, едва не касаясь лбами.
- Ты знаешь среди нас летчика? - спросил Володька, и я неожиданно уловил в его молодом голосе мужественные ноты.
Мне стало ясно, что моя тайна, которую я полуоткрыл Ивану, собрала и привела всех сюда. Я необходим товарищам. Моя тайна убила их план и теперь должна занять его место, дать им всем надежду на жизнь, на борьбу и побег.
- Да! Я знаю летчика, - твердо ответил я. Чья-то тяжелая рука опустилась мне на плечо:
- Это очень хорошо!
Одноглазый человек, почти вдвое выше меня, притянул меня к себе, продолжал тем же бодрым тоном:
- В тихом болоте черти водятся!
- Я тебе говорил, Володька, что этот молчун - замкнутый ларец.
- Кто это сказал?
- А-а, Корж! - вскрикнул я, увидев Ивана, подходившего к нам.
- Я такой же Корж, как ты Микитенко. Корж - это фамилия моей жены. Я взял ее, чтобы со мной всегда жило прошлое. Иван Кривоногов, - протянул он мне руку.
- Михаил Девятаев, - впервые назвал я свою фамилию.
- Владимир Соколов, - представился курносый.
- Лейтенант Владимир Немченко, который никогда не был лейтенантом, козырнул, приложив руку к своему полосатому измятому митцену, одноглазый.
- Сколько же здесь Владимиров? - удивился я.
- Зови его длинным, - посоветовал кто-то из ребят, которые подошли сюда и окружили нас.
- Длинным? А как же тогда называть Петра Кутергина?
- Его можно и Петром Великим!
- Заслуживает?
- Он заслужит, - серьезно сказал Соколов.
Моя душа была переполнена радостью. В неволе я еще никогда ее так не чувствовал. Радость настоящего содружества, созданного в опасности продолжительным поиском.
Да, в этот вечер была создана наша группа, которая спустя два месяца осуществила побег. Здесь не было сказано, что неизвестный летчик - я, об этом узнают потом, ведь сама тайна с пилотом некоторое время сплачивала людей нашего экипажа. Товарищи сразу поверили, что я знаю его, что в решительный момент посажу его за штурвал и он поднимет самолет в воздух. А я, глядя в глаза людям, поверил, что они не отступят, не предадут, пойдут за мной на любой риск.
Мы разговаривали до самого "отбоя", ни словом не обмолвившись о том, с чего началось знакомство. Мы рассказывали о себе, словно сравнивали наши жизни и убеждали друг друга в том, что мы достойны нашего содружества. Владимир Соколов рос без отца и матери, в детском доме, затем работал в совхозе села Куркино, возле Новгорода. Я рассказал ему о себе: тоже приходилось и голодать, и ходить босиком. Наше детство было одинаково тяжелым, безхлебным, и между нами крепло доверие, мы узнали друг друга и не подведем; до конца пойдем избранным путем.
- Ты по-ихнему хорошо говоришь? - спросил я Володю Соколова.
- Беда научила, - ответил он. - В школе увлекался языками. Потом бауэры ежедневно давали уроки. Немцы уже считают своим.
- Нам такое доверие пригодится.
- В каком смысле?
- Летчика надо в команду взять, к самолетам как-то провести. Пусть увидит кабину, - твердо предложил я.
- Это обеспечим, - утвердительно проговорил Немченко. Он дважды пытался бежать от хозяина, эксплуатировавшего невольников. Когда после первого побега его поймали и привезли к хозяину, заплатившему даже деньги за своего раба, хозяин ткнул пальцами в глаза и один глаз выколол.
"Жаль, что один. Я хотел оба. Больше не бегал бы", - сожалел бауэр.
Через некоторое время Немченко рассчитался с хозяином и исчез в лесах с группой наших людей. Это был небольшой отряд мести фашистским извергам. Кто-то из бойцов назвал тогда Немченко лейтенантом, и прозвище осталось за ним, потому что весь его отряд попал в концлагерь.
- Хотели бежать на Родину, но просчитались, - глубоко вздохнул Немченко, вспоминая свою роковую неудачу.
Немченко тоже в совершенстве владел немецким языком, и ему тоже, как и Соколову, иногда поручали водить бригаду для работы на аэродроме.
Я присматривался к товарищам, расспрашивал их, еще не раскрывая до конца своих соображений.
* * *
В лагере произошли изменения: почти всех молодых эсэсовцев забрали с острова на фронт. В роли вахманов мы увидели сутуловатых, пожилых людей. Старички к нам начали относиться мягче, осмотрительней, хотя в бараках продолжалась та же зверская жестокость.
Наш блоковый по прозвищу Вилли Черный превосходил многих своих коллег в изощрениях над заключенными. Именно в эти дни нам выдали новые покрывала в клеточку - синее с белым, и это послужило для Вилли Черного поводом к убийству нескольких заключенных. В барак притащили две доски, поставили их с двух сторон нар, по ним мы должны были выравнивать постели. Если оставались на ней бугорки, Вилли Черный хохотал от удовольствия, а "виновного" выводил во двор и обливал холодной водой.
Каждый вечер, когда блоковый начинал развлекаться, мы убегали из бараков к месту встреч. Жестокости делали пленных более решительными. Дрожа от холода на морском ветру, мы приняли не одно решение: свести участников заговора в одну команду, наладить хорошие отношения с вахманом.
Из лагеря забрали и собак - их согнали в одно место, и мы видели, как за проволочной оградой специалисты тренировали овчарок бросаться под танк. Без собак стало легче и будто просторнее... Пора было действовать.
Сколачивание бригады для побега требовало от каждого участника отваги и личной жертвы. Но стоит ли рисковать именно теперь?
Эта проблема была решена за один день. После истязания найденного в фюзеляже самолета беглеца и разъяснений коменданта - "расстреляем всю команду, из которой убежал один: пять слева, пять справа и в строю каждого десятого" - я задумался над тем, хватит ли смелости у всех товарищей идти на смертельную опасность? Вопрос этот был не праздным. И когда мы в условленный день протиснулись к Соколову, который собирал желающих идти работать на аэродром, среди нас не оказалось Ивана Кривоногова.
Соколов вместе с охранником, низеньким, худым старичком в длинной шинели, повел нас на широкое поле аэродрома. Впереди шел Соколов - он подавал команды, следил за порядком в строю, чтобы мы надлежащим образом приветствовали всех встречных эсэсовцев. На некотором расстоянии впереди шел немец-прораб, он же бригадир, дававший рабочим задания и определявший точное место работы каждому. Замыкал нашу небольшую колонну вахман.
