Джаннетт Уоллс - Замок из стекла
Тогда я решила сама изготовить себе пластинки для исправления зубов.
Я пришла в библиотеку и попросила книгу по ортодонтии. Библиотекарша внимательно на меня посмотрела и ответила, что такой книги у них нет. Я поняла, что мне самой придется разобраться с этим непростым вопросом без помощи научной литературы – идти к намеченной цели методом проб и ошибок. Я решила использовать простую эластичную резиновую ленту. Перед сном я натягивала резинку на передние зубы, закрепляя ее на дальних зубах в глубине рта. Резинка была небольшой, но толстой, поэтому хорошо держалась и сильно давила. Правда, она давила не только на зубы, но и на язык. Иногда резинка ночью соскакивала, и я просыпалась оттого, что начинаю задыхаться. Впрочем, большей частью резинка оставалась на зубах всю ночь, и утром я просыпалась с болью в деснах от силы ее натяжения.
Я считала, что эта боль – хороший знак, свидетельствующий о действенности моей методики. Потом я начала волноваться о том, что резинка может не только вдавливать мои передние зубы внутрь, но и вытягивать задние зубы вперед. Тогда я начала использовать резинки побольше и потолще. Я закрепляла их на затылке так, чтобы они давили только на передние зубы. Резинки сидели очень плотно, и я просыпалась с красными следами на щеках.
Я должна была усовершенствовать эту технологию. Я взяла вешалку для одежды из металлической проволоки, согнула ее в форме подковы и закрепила на затылке. Вешалка не давала резинке впиваться в щеки, но сильно давила на затылок. И чтобы уменьшить боль, я проложила между затылком и вешалкой несколько бумажных салфеток.
Это было очень эффективное приспособление, единственным недостатком которого было то, что всю ночь я должна была спать на спине. А это было непросто, потому что холодными ночами я любила закутаться одеялом с головой. Кроме того, мое приспособление было сложно надевать, и я надевала его в темноте, чтобы меня никто не видел.
Однажды ночью я лежала в кровати со своей «пластинкой» из металлической вешалки. Дверь спальни открылась, и на пороге кто-то появился. «Кто там?» – спросила я, но из-за того, что рот был скован самодельной «пластинкой» у меня получилось: «Фто фам?»
«Это твой папа, – услышала я в ответ. – Что ты так странно говоришь?» – спросил папа и поднес к моему лицу зажженную зажигалку Zippo. «Бог ты мой, что у тебя на голове?»
«Фластинка», – ответила я.
«Зачем?»
Я сняла пластинку и объяснила папе, что мне нужно исправить передние зубы и, так как у нас не было 12 сотен долларов, мне пришлось самой найти выход из положения.
«Надень ее», – сказал папа. Он внимательно осмотрел устройство и похвалил: «Это творение инженерного гения. Ты пошла в меня». Он взял меня за подбородок и открыл рот: «Послушай, я уже вижу, что эта штука дает положительный результат».
В тот год я начала писать для школьной газеты The Maroon Wave. Я хотела стать частью группы или коллектива, члены которого не пересаживались бы от меня, как только я присела рядом. Я хорошо бегала и считала, что смогу войти в школьную команду по легкой атлетике, но для этого надо было покупать спортивную форму, а мама сказала, что мы не можем себе этого позволить. А чтобы сотрудничать с газетой, не надо было покупать формы, дорогого музыкального инструмента или платить взносы.
Газету курировала одна из учителей английского языка – мисс Жанетт Бивенс. Она была тихой и аккуратной женщиной, которая даже успела сыграть определенную роль в жизни папы, потому что в свое время была его преподавателем. По словам папы, мисс Бивенс была первым человеком, который поверил в него. Она считала, что у папы есть литературный дар, и некогда настояла на том, чтобы он отправил свое стихотворение из двадцати четырех строк под названием «Летняя гроза» на литературный конкурс среди учеников всего штата. На этом конкурсе папино стихотворение получило главный приз, после чего многие папины учителя начали во всеуслышание сомневаться в том, что сын алкоголиков Теда и Эрмы мог быть автором произведения. Папа был настолько возмущен, что решил бросить школу. Мисс Бивенс убедила его закончить школу и получить диплом. Папа назвал меня в ее честь. Мама настояла на том, чтобы добавить в мое имя дополнительную букву «n», дабы оно больше походило на французское[46].
Мисс Бивенс сказала, что на ее памяти я была единственной ученицей седьмого класса, которая писала для школьной газеты. Свое сотрудничество с газетой я начала с корректуры. Одним прекрасным зимним вечером вместо того, чтобы заниматься домашними делами, я пришла в редакцию местного издания The Welch Daily News, где верстали и печатали нашу школьную газету The Maroon Wave. Я сразу полюбила деловую атмосферу редакции. Телетайпы «выплевывали» ленту с новостями из самых разных уголков мира, а висящие низко над столами яркие флюоресцентные лампы освещали наклонные столы, за которыми мужчины с козырьками из зеленого прозрачного пластика обсуждали тексты статей и стопки фотографий.
Я села за один из столов, по-деловому засунула карандаш за ухо, выпрямила спину и начала вычитывать тексты на предмет ошибок. Несколько лет я помогала маме проверять домашнюю работу ее учеников и наработала хорошие корректорские навыки. Я вносила исправления синим фломастером, который не воспринимала фотокамера, делавшая снимки страниц для печати. Машинистки перепечатывали правленные мной предложения. Я прогоняла эти правленные предложения через специальную машину, которая наносила клей на обратную сторону бумаги, вырезала их и приклеивала на место старых предложений.
Я старалась не выделяться и быть незаметной, но одна из наборщиц – постоянно курящая женщина с сеткой на волосах – меня невзлюбила. Она считала, что я очень грязная. Когда я проходила рядом, она поворачивала голову в мою сторону и громко спрашивала окружающих: «Вы не чувствуете какой-то странный запах?» История с мамой и Люси Роуз повторялась – эта женщина стала распылять в моем направлении освежители и дезинфицирующие средства, а потом пожаловалась на меня главному редактору мистеру Макенфуссу. Главный редактор поговорил с мисс Бивенс, и та сказала мне, что, если я буду чаще мыться, она всегда меня сможет поддерживать. Тогда я снова начала регулярно мыться в дедушкиной квартире, избегая при этом дядю Стэнли.
В Daily News я внимательно наблюдала за работой редакторов и репортеров. В редакции было радио, настроенное на полицейскую волну, и как только проходило сообщение о пожаре или несчастном случае, редактор отправлял на место происшествия репортера. Репортер возвращался и писал статью, которая появлялась на следующее утро в газете. До этого я считала, что все пишущие люди должны быть похожими на маму, которая в полном одиночестве и отрыве от жизни строчит свои романы и пьесы лишь только для того, чтобы время от времени получать вежливое письмо из издания с отказом использовать ее произведение. В отличие от мамы газетные репортеры активно влияли на то, что люди читали и о чем говорили. Репортеры по-настоящему знали, что происходит в этом мире. Я решила, что хочу работать в газете.
После окончания работы я читала новости с телетайпа. Мы никогда не были подписаны на газеты и журналы, поэтому я не имела никакого представления о том, что происходит в мире. Рассказы родителей о том, что все политики – воры, а полицейские – тираны, а все преступники неизбежно попадают за решетку, были очень однобокими и не отражали сложных реальностей жизни. Впервые за все эти годы я начала понимать, что происходит в мире. Окружающая меня действительность начала складываться в единый паззл.
Порой мне казалось, что я не выполняю своего обещания защищать Морин, которое дала себе, когда мама вручила мне ее на руки по пути из роддома. Я не могла обеспечить то, что моей младшей сестре было необходимо, – теплую постель, завтрак и чистое белье. Морин должно было исполниться семь лет, и за несколько месяцев до наступления этого дня мы с Брайаном и Лори начали собирать деньги, чтобы купить ей подарок. Мы знали, что родители ей ничего не подарят. В магазине «Все за один доллар» мы купили ей игрушечную кухню. Все предметы в этом наборе выглядели очень реалистично: внутри холодильника стояли железные полки, и даже барабан стиральной машины крутился. Мы решили, пусть хоть в ее игрушечном доме будет чисто, уютно и тепло.
«Расскажите мне о Калифорнии», – попросила нас Морин после того, как раскрыла наш подарок. Она родилась в Калифорнии, но была слишком маленькой для того, чтобы ее помнить. Ей нравились рассказы о земле, где всегда светит солнце, где зимой можно ходить босиком, есть с грядки латук, собирать виноград и спать под звездами, завернувшись в легкое одеяло. Мы говорили ей, что она блондинка, потому что в Калифорнии много золота, а глаза у нее голубые из-за синего океана. «Когда я вырасту, обязательно поеду в Калифорнию», – говорила Морин.
