Деймон Хилл - Мир Формулы-1 изнутри

[…]

Дик Симэн сидит в баре и быстро проглатывает бокал шампанского. Затем он пододвигает табурет у стойки своему другу, знаменитому английскому спортивному журналисту Джорджу Монкхаузу.

— Ну, Джордж, ты говорил с моей матерью?

— Я попытался.

— И? Как она отреагировала?

— Чрезвычайно недовольно. Хотя Эрика ей очень нравится, но она крайне невысокого мнения о немцах. И еще худшего — о международных браках.

Джордж Монкхауз смотрит в сторону стола, за которым мать Дика возбуждённо разговаривает с Эрикой. — Если ты спросишь меня, Дик, то старушка не так уж и неправа!

— Мы любим друг друга. Разве этого недостаточно? Между прочим, Эрика отлично говорит по-английски. Она быстро привыкнет к Лондону.

Монкхауз разочарованно улыбается. — Дик, тебе стоило бы получше знать своих соотечественников.

Дик нервно жуёт соломинку. — Какое мне дело до них?

— Очень большое, старина! Ты не можешь изолировать себя от мира. Если только у тебя не чертовски много денег...

— Денег у меня достаточно.

— На замороженном счету! Только через два года, когда тебе будет двадцать семь, тебе выплатят твою долю наследства. До тех пор ты зависишь от милости твоей матери!

— Ну и что? У Мерседеса я неплохо зарабатываю!

— Но хватит ли этого на двоих? Ты изнежен. И твоя Эрика тоже родом не из свинарника!

Дик подсчитывает. Для начала 12.000 марок в год твёрдого оклада, плюс премиальные, в среднем за победу в гонке 20.000 марок, за второе место — 15.000, за третье — 10.000, плюс к этому еще 40 марок в день на карманные расходы. Машину в личное пользование предоставляет фирма.

Гм... Горы этим не своротишь. Особенно если тебе приходиться полгода проводить в дорогих отелях Монако, Милана, Лондона и Спа. Когда Дик возвращается к столу, он довольно задумчив.

[…]

Двумя днями позже в Милане.

В 5:30 утра любители рано вставать могли наблюдать на миланском вокзале трогательную сцену. На перроне номер 4 стоит долговязый парень. Немного сонный, он держит в руках огромный букет роз. Нервничая, поглядывает на часы.

Пора: прибывает скорый поезд из Цюриха. Из него выходят только несколько пассажиров. Вон, из купе первого класса выбирается элегантная молодая дама в твидовом костюме.

В два прыжка молодой человек уже возле нее, подхватил, закружил и покрывает ее лицо поцелуями.

— Эрика, — сияя, говорит он, — я так рад, что ты приехала! Теперь все будет хорошо!

Ничего хорошего не получилось. Абсолютно ничего — в том, что касается гонки за Большой приз Италии, ради которой Эрика Попп нарочно приехала в Милан, а Дик Симэн, супротив своей привычки, рано встал.

Это была одна из тех гонок, когда начиная с самого первого круга все против нас.

Как нарочно, именно Херманн Ланг провалил старт.

Карачиолла на втором круге врезался в тюки сена и откатился на последнее место.

Дик Симэн, полный темперамента и любви, так измучил мотор, что тот сгорел на 11 круге.

Манфред фон Браухич, холерик, показал себя не лучше. На 19 круге выбыл и он.

Только Рудольф Карачиолла еще плетётся где-то в середине пелетона. О победе речь уже не идет, но ему нужно место в очках, чтобы в этом году снова стать чемпионом Европы. Незаметно и упорно он сегодня в одиночестве ведет свою борьбу.

Он сам вытянул свою машину из тюков сена обратно на дорогу и запустил мотор.

Никто и не подозревает, чего ему это стоит, — человеку, чья нога так и не зажила полностью после тяжелой аварии в Монако. Более того, когда он толкал машину, развалилась прокладка на выхлопной трубе. Теперь горячие газы обжигают его правую ногу.

Наполовину без сознания от боли он все-таки едет круг за кругом, и он сумел стать третьим, и теперь окончательно, чемпионом Европы 1938 года.

Победа досталась соперникам: впереди великий мастер Тацио Нуволари на Auto-Union.

Внутри я от всего сердца радуюсь за этого честного спортсмена, человека с головой римлянина и жестко обтянутым кожей лицом, вечного соперника великого Акилле Варци. Но снаружи я рву и мечу по поводу нашего поражения. В конце концов, к моим парням надо относиться «педагогически», так сказать, продемонстрировать «сломленное отцовское сердце».

Дик Симэн стал первым, на кого обрушился мой наигранный гнев. Этот дылда, бесхитростно улыбаясь, подкатывается ко мне после гонки и говорит, — Ну что, господин Нойбауэр, — мы снова устроим сегодня вечером шикарную вечеринку?

— Еще чего! — злобно пыхчу я, — идите к черту — поняли?! Я иду с моей женой на ужин в «Ла Грочетта». Но вдвоем – и баста!

И это я сообщаю каждому, кто заговаривает со мной по поводу вечеринки. Затем я, метая громы и молнии, удаляюсь.

Надо вам сказать, что гоночный народец не относиться к печальным. Вечеринки и праздники стоят у нас не на последнем месте.

Парни из Auto-Union, например, разработали свой собственный ритуал. Каждый год, когда подписываются договора с гонщиками, каждый из «четырёх мушкетёров» из Auto, должен угостить трех своих коллег «любовной трапезой». Тогда они собираются вместе: темноволосый великан Руди Хассе, бедовый парень Х. П. Мюллер, молодой петушок из Швейцарии Кристиан Каутц и старый, мудрый Тацио Нуволари.

И вперед — в ближайший роскошный ресторан. Теперь официантам не будет покоя. Заказы из всего меню: закуски, основные блюда, десерты, кило устриц, миска икры, шесть порций персиковой «мелба»[9], лучшие вина. И без оглядки на цены...

Только хозяин этой «любовной трапезы» имел право за каждые 500 марок вставить себе в пелицу по красной гвоздике.

Я хорошо помню, как перед гонкой в Милане обнаружил этих четырех парней в ресторане «Джанити» вяло лежащих на стульях, перед длинным рядом пустых тарелок и бутылок. Только один был еще годен для разговора: «хозяин поля» Тацио Нуволари. На его губах играла гордая и счастливая улыбка, а из его петлицы торчали три красные гвоздики. На четверых они уже проели и пропили 1.500 марок.

— Бог ты мой! — сказал я, — Тацио, парни еще доведут Вас до банкротства!

— Не бойтесь! — лукаво улыбается он, — завтра в гонке я получу свои деньги обратно. В виде призовых!

Вот таким он был — Тацио Нуволари...

Однако нам, «мерседесовцам», тем вечером 11 сентября 1938 года нечего праздновать. По крайней мере, так думаю я — и отправляюсь со своей женой Ханзи в «Ла Грочетта». Едва мы проглотили закуски, омлеты по-флорентийски, и запили их огненным «Кьянти», как открывается дверь, и Херманн Ланг просовывает внутрь свою швабскую башку.

— Посмотри-ка, — делает он удивлённый вид, — наш господин Нойбауэр, — какое совпадение!