Олег Царев - Роковые иллюзии

Официальное подтверждение доверия к Филби разлетелось в пух и прах после его бегства в 1963 году. В течение последующих шестнадцати лет продолжали множиться слухи о том, что завербованные Кремлем британские «кроты» окопались в высших эшелонах британской разведки и дипломатической службы. Потрясающие масштабы одной из самых успешных операций внедрения в истории шпионажа стали известны в 1979 году, когда премьер-министр Маргарет Тэтчер подтвердила существование еще одного агента советской кембриджской сети. Детонатором, вызвавшим взрыв этой бомбы, послужила появившаяся в полном пренебрежении к английскому закону о диффамации публикация книги под заголовком — «The Climate of Treason» уважаемого журналиста, сотрудника Би-би-си, Эндрю Бойла[223].

«Четвертый человек» — так весьма уместно было озаглавлено американское издание книги Бойла. Там упоминалось о шпионе в Букингемском дворце, для конспирации названном «Морис». Его имя было обнародовано в парламенте как сэр Энтони Блант, один из самых уважаемых в Англии историков-искусствоведов, советник королевы и бывший хранитель Королевской картинной галереи. Лишенный дворянского звания под натиском гнева общественности, Блант, как выяснилось, сделал признание вскоре после бегства Филби в обмен на негласное обещание свободы от преследования. Он тоже был выпускником Кембриджа и сообщил, что был завербован и стал работать на советскую разведку еще до того, как во время войны начал свою деятельность в МИ-5. Разоблачение Бланта обнажило лицемерие кодекса самосохранения британской правящей верхушки. Это вызвало поток заявлений, утверждающих, что другие советские «кроты» извлекли выгоду из нежелания официальных кругов раскрыть подлинные масштабы использования агентами Кремля в своих интересах системы классовых привилегий, на которой зиждется так называемый «британский истэблишмент».

Многих из видных современников Филби, Маклейна, Бёрджесса и Бланта, учившихся в Кембридже и Оксфорде, которые попали под влияние учения Маркса в 30-х годах, стали подозревать в том, что они, возможно, тоже продали свою страну Москве. Убеждение, что среди англичан существуют десятки сталинских агентов, которых еще предстоит разоблачить, подогревалось также популярными вымышленными шпионскими историями времен «холодной войны» писателя Джона Ле Карре. «Охота на кротов» стала прибыльным промыслом британских журналистов и писателей, наживавшихся на пристрастии публики к шпионским историям. Искоренение отступников из высшего класса, которыми руководили советские вдохновители, могущие послужить прототипом героя Ле Карре по имени Карл, делало, с одной стороны, еще более зловещей репутацию КГБ, а с другой — удовлетворяло национальную психологическую потребность найти козла отпущения, предательством которого можно было бы объяснить быстрый послевоенный упадок Великобритании. В 1987 году британское правительство попыталось заткнуть рот бывшему «главному охотнику на кротов» из МИ-5 Питеру Райту с целью предотвращения публикации его книги «Spy-catcher», но свидетельства автора дали дополнительные основания думать о том, что советская разведка завербовала целый легион молодых честолюбивых англичан, готовых предать свою страну[224].

«Было бы просто неправильно утверждать, что степень внедрения исследована досконально», — заявил Райт в подтверждение своего данного под присягой показания. Он утверждал, что пока наружу показалась лишь самая вершина огромного айсберга советского внедрения[225]. Несмотря на неоднократные официальные опровержения, отказ британского правительства открыть для публики какие-либо документы о расследованиях МИ-5 в ходе длительных и в конечном счете бесполезных попыток заставить Райта в Австралии и Европейском суде дать официальную клятву о неразглашении тайны лишь способствовал дальнейшему нагромождению домыслов в печати. Если бы Орлов все еще был жив, то, судя По его досье, хранящемуся в архивах КГБ, он бы, несомненно, получил удовольствие от того шума, который поднялся вокруг операции, организованной им еще пятьдесят лет назад. Как ни парадоксально, но когда величественное гранитное здание Советского Союза начало разрушаться под воздействием оттепели, вызванной провозглашенной президентом Горбачевым гласностью, британское правительство укрылось за архаичными барьерами Закона о государственных тайнах, в который были внесены поправки, еще более затруднившие журналистам или парламентариям поиск правды в делах, связанных с разведкой.

Филби не мог не обратить внимание на иронию всей ситуации, читая свой номер «Тайме» в Москве. В 1986 году его руководители из КГБ восприняли это как сигнал для заключительного подъема занавеса, чтобы привлечь к нему внимание и воздать должное его достижениям. С явным удовольствием Филби начал раздувать огоньки домыслов, предоставив одному британскому журналисту эксклюзивное право взять у него интервью в относительной роскоши его большой московской квартиры, библиотека которой, насчитывающая 12 000 томов, не дала бы сгореть со стыда даже хозяину апартаментов на Пятой авеню. В духе новой советской «открытости» английский разведчик-ветеран сталинской эпохи позировал на фотографии не в форме, а в спортивных кедах и кашемировом светло-голубом свитере, украшенном монограммой. С благожелательной улыбкой для камеры он вызывающе держал в руках экземпляр книги «Spycatcher», все еще запрещенной на его родине.

Филби воспользовался случаем, чтобы заявить о своей непоколебимой преданности коммунизму и о том, что он «не испытывает сожалений» и «сделал бы это снова». В подтверждение своих слов он достал поднос, наполненный медалями стран Восточного блока, выделив из них орден Ленина, который, по его словам, был равен одному из высших британских рыцарских орденов. «Моя лояльность была всегда обращена в одну сторону — к КГБ», — заверил Филби, выразив уверенность в том, что история докажет его правоту. «Я хочу, чтобы мои кости покоились там, где находилась моя работа»[226],— сказал он в заключение. Этому желанию суждено было сбыться три месяца спустя, после его смерти от сердечной недостаточности, последовавшей 11 мая 1988 г. Тело Филби, выставленное для торжественного прощания в мрачном мраморном фойе клуба КГБ, было захоронено на Кунцевском кладбище в Москве под гранитной плитой, украшенной единственной золотой звездой. В некрологах, появившихся в советской печати, воздавалось должное его многолетней «исключительно деликатной работе», а о его «героических» делах, которые старательно избегали конкретизировать, было сказано лишь, что они были «многообразными и глобальными по своему географическому охвату»[227].