Александр Пузиков - Золя

Я только удивляюсь, что авторы словарей арго, которые у меня под руками, еще не обвинили в воровстве.

Я удивляюсь особенно, что доктор В. Маньян не начал процесс против меня, потому что я заимствовал целые фразы из его прекрасной книги «Алкоголизм».

Если существует правило указывать в конце романа источники, то я думаю, что поступлю хорошо, сославшись на труд Дени Пуло наряду со многими другими. Но что для меня особенно важно, так это мои сцены, мои персонажи, жизнь, изображенная в моем произведении, все то, что составляет в целом «Западню».

Золя начинал привыкать к ругани, которая неслась со всех сторон в адрес «Западни». Но в тучах, нависших над его произведением, иногда появлялись просветы.

В начале января 1877 года «Фигаро» предоставило трибуну Альберту Вольфу: «Западня» написана с огромным талантом, и в ней поразительно схвачена жизнь предместий именно такой, какова она есть на самом деле». В июне того года Анатоль Франс выступил со статьей в газете «Тан»: «Эту книгу нельзя назвать приятной, но это мощная книга». Двадцатидевятилетний Гюисманс опубликовал в брюссельской газете «Актюалите» небольшой этюд, в котором с восторгом говорил о новом произведении Золя: «Ах! Кричите, шумите, краснейте, если вы способны, говорите: «Западня» — это простонародие и чернь, толкуйте, что грубые слова сбивают вас с ног. Что нужды!.. Как можно, чтобы все эти люди смели отрицать бесценный талант этого человека, его неповторимую мощь, его размах, его исключительную силу, проявленную в эпоху рахитизма и апатии!»

Такова история «Западни» — первой книги Золя, которая принесла ему долгожданную удачу. Франция обратила свой взгляд на автора «Ругон-Маккаров», и, хотя многих имя Золя раздражало, а другие сделали его объектом шуток и карикатур, оно взошло на небосклон французской литературы, чтобы оставаться там навсегда звездой первой величины.

Глава девятнадцатая

Были ли правы придирчивые критики, когда с редким единодушием, хотя и с разных позиций, разносили седьмой роман серии «Ругон-Маккаров»? Ответ на этот вопрос дала история. Около века существует роман Золя. Почти столетие его изучают ученые. О нем написано несметное количество статей, десятки исследований. И сейчас еще можно встретиться с различным толкованием этого произведения, но ни у кого уж нет сомнений, что Золя открыл новую страницу в истории литературы. Достаточно вспомнить, что даже Бальзак, создавший энциклопедию жизни французского общества первой половины XIX столетия, почти вовсе обошел проблему рабочего. Тема социальных низов, жизнь рабочего класса представлялась многим художникам прошлого века эстетически неблагодарным материалом, крайним выражением обыденности. Прав был Золя, говоря, что рабочих «изображали доныне в ложном свете». Буржуазные романисты Франции решали ее в плане отвлеченно-романтической эстетики. Рабочего в художественной литературе не существовало, его избегали, и даже Флобер выражал удивление, когда делались попытки заговорить о современном пролетарии: «чем господа рабочие лучше других».

По словам Барбюса, Золя «показал дуракам и лицемерам своего времени низы такими, каковы они есть, а не такими, какими привыкли их воображать себе невежество, глупость или сознание этих глупцов и лицемеров». Золя сознавал, какие эстетические трудности предстояло ему преодолеть при изображении быта социальных низов парижских предместий: «Сюжет беден, поэтому надо постараться сделать его настолько правдивым, чтобы он явил чудеса точности». В полном согласии с принципами своей натуралистической теории он ставил перед собой задачу преодолеть «неблагодарный» сюжет точностью описаний и характеристик.

Тема романа для Золя не была случайной, не была она для него и простым экспериментом. Не ради «забавы» взялся он за этот трудный сюжет. Золя искренне сострадал своим героям. Его симпатии к ним продиктованы демократическими взглядами на жизнь, пережитыми невзгодами. Он сам себя чувствовал плебеем, вечным тружеником, прикованным к своей писательской тачке. Жизнь не баловала его в юности, не щадила и в зрелом возрасте. Пусть он и не испытал всего того, что испытали герои «Западни», но цена человеческого страдания была ему близка и понятна.

Еще в 1868 году Золя попытался создать образ рабочего, поместив в газете «Эвенман иллюстре» рассказ «Кузнец». В этом маленьком рассказе-очерке писатель запечатлел труд рабочего, сделав важное признание, что оптимизму, мужеству и энергии он учился у простого народа.

Золя был далек от нарастающего социального движения пролетариев, не понимал исторических процессов, происходивших в буржуазном обществе второй половины XIX века, не понимал роли рабочего класса, но он был демократом и с демократических позиций пытался рассказать об отчаянном положении социальных низов.

Было это ошибкой художника или нет, но Золя сознательно и почти с самого начала работы над «Ругон-Маккарами» наметил два «рабочих романа». Как явствует из его планов, только второй роман должен был носить политическую окраску. А первый? Здесь Золя ограничил свою задачу. Как-никак «Ругон-Маккары» были историческим произведением. Золя не отвлекался от эпохи, которую описывал, а это была эпоха Второй империи, когда рабочее движение не приобрело еще большого размаха. Политические позиции писателя были не менее радикальны в семидесятых годах, чем позднее. Создавая «Западню», Золя ставил не политическую, а пока лишь узкую филантропическую задачу. Он искренне верил, что романы, подобные «Западне», способны заставить правительство задуматься над бедственным положением трудового люда и принять необходимые меры.

«Западню», — писал Золя, — можно резюмировать следующими словами: «Закройте кабаки — откройте школы».

Не забывал Золя и свою концепцию наследственности. История Купо и Жервезы должна была свидетельствовать, по его мнению, о переплетении законов наследственности с законами социальными. Тяжелые условия труда и быта порождают нездоровую среду, ведут к пьянству и половой распущенности; алкоголизм, в свою очередь, передается по наследству и фатальным образом сказывается на последующих поколениях. Получается заколдованный круг, который невозможно разорвать. Рабочий «Западни» пассивен, безразличен к политике, ко всему, что происходит за пределами его бытовых интересов. Это уязвимая сторона романа. Она-то и вызвала гневные отклики у таких людей, как Ранк, которые наблюдали парижских рабочих в действии, в борьбе за свои классовые цели. В какой-то мере роман Золя оказывался сродни тем произведениям, в которых, как говорит Энгельс, «рабочий класс фигурирует как пассивная масса, неспособная помочь себе, не делающая даже никаких попыток и усилий к тому, чтобы помочь себе». Но даже при всех своих недостатках, при всей своей ограниченности «Западне» принадлежит особое место в истории реализма. Впервые во французской литературе появился роман, в котором обездоленность низших классов была показана с суровой прямотой.