Владимир Шморгун - Красный сокол

— Хайль! — тотчас прозвучало в ответ от подтянувшихся офицеров Центра.

— Что мне делать с этими друзьями по неволе? — пожаловался руководитель Центра вошедшему полковнику, хотя сам имел генеральские погоны. — Они не понимают, что у нас государственное учреждение, а не частная лавочка Мессершмитта. Закон обязывает нас заключать страховое обязательство с летчиками.

— Так застрахуйте их — и концы в воду! — отрубил полковник, не моргнув глазом.

— Не можем. Иностранных граждан страхует частная фирма, — развел руками генерал.

Посольский переводчик «профессора» наклонился к Супруну:

— Бесполезно. Пора уезжать.

— А кто может разрешить полеты моим подопечным? — по-прежнему обращаясь к генералу, спросил «профессор» в надежде, что полковник, перед которым все вытянулись в струнку, может внести кое-какие поправки в ситуацию.

Генерал демонстративно поднял указательный палец вверх и показал глазами в потолок.

— Ну, так позвоните! — встрепенулся «профессор», наивно полагая, что аккуратный генерал указал на вышестоящую инстанцию.

— Я могу обратиться к Юпитеру только через соответствующие инстанции. У меня нет телефона прямой связи. — При этом дисциплинированный генерал выразительно посмотрел на полковника.

— Минуточку! — шагнул к телефону полковник. Набрал номер и протянул трубку генералу: — Поясните ему проблему.

Генерал приложил трубку к уху. И когда из мембраны прозвучал вальяжный голос: «Рейхсмаршал слушает», — генерал онемел, побледнел, потом покраснел и сбивчиво изложил просьбу советской делегации, чуть подрагивая в коленках.

— Так точно! — вдруг вытянулся «во фрунт» генерал, бережно опуская трубку на рычаги.

И четверо друзей приступили к самостоятельным полетам. Оказывается, и в законной Германии слово «пахана» выше всякого закона.

Показательные полеты «профессор» назначил на пятнадцатое число. Поэтому с утра все стажировались на очередном типе аппарата, а после обеда самостоятельно тренировались на избранных машинах для воздушного шоу. В день приходилось по восемь вылетов.

И вот настал последний прощальный день. С утра все были в приподнятом настроении. Из посольства то и дело звонили по поводу программы выступления, распорядка дня, места и времени проведения помпезного приема, о порядке официальных приветствий и других мелочах великосветской тусовки. Уточняли состав приглашенных лиц на вечерний банкет в честь героев дня. «Профессор» не отходил от телефона до тех пор, пока его не пригласили в микроавтобус, идущий налетное поле.

К этому времени вокруг столичного аэродрома скопилось немало зевак: бритоголовых лоботрясов, расфуфыренных дам, подобострастных пенсионеров — заядлых любителей воздушных парадов, технарей, представителей авиационных заводов, жадных до сенсации радиокомментаторов, газетчиков, солдат и прочих поклонников пышных торжеств. Под конец приготовлений приехали на черных лимузинах высокопоставленные чиновники военно-воздушных сил и Национал-социалистической партии.

Последние взошли на обширный грубо сколоченный деревянный помост с метровым по живот бордюром, обтянутым снаружи коричневым полотном. Переднюю стенку бордюра, обращенную в сторону взлетной полосы, украшал лозунг: «Эс лебен Дойчланд!»

По бокам, буквами помельче, со стороны, где отводилось место для приглашенных гостей, надо понимать, и советского посольства, можно было прочитать, что победит дружба. А с другой боковины, где расположились курсанты военных авиаучилищ и военные чиновники пониже рангом, чем те, что на помосте, плакат гласил, что немецкие воздушные войска непобедимы.

Взвилась и рассыпалась веером зеленая ракета, возвещающая о начале воздушного представления. Тысячеголосый вопль толпы «Вива-а-а-т!» приглушили через громкоговорители звуки духового оркестра, грянувшего популярный патриотический шлягер: «Дойчланд, Дойчланд — юбер аллее!»

Показательное выступление началось из глубины аэродрома, где виднелись ангары и вспомогательные здания. От еле заметных рядов выстроенных самолетов один за другим отделились три штурмовика и не спеша потянулись к стартовой полосе. По сигналу красной ракеты они в том же порядке: друг за дружкой, взлетели и скрылись в серо-дымчатой дали пасмурного неба; но тут же появились обратным курсом в четком строю, похожим на кончик стрелы: впереди — командир, позади — эскорт фронтом из двух машин. Вдруг они синхронно «клюнули» вниз, на бешеной скорости спикировали в центр аэродрома, выравниваясь у самой земли. Описав петлю Нестерова, снова сорвались в пике, оглушая грохотом моторов собравшуюся публику, со страхом взирающую на заколдованный строй светло-коричневых птиц с черными крестами на крыльях. Развернувшись на краю полигона, самолеты ушли на посадку в другой конец поля.

Сидя в кабине истребителя с открытым фонарем, Иван алчно следил за полетом товарищей, искренне восхищался их групповым виражом у самой земли и всем сердцем рвался на старт, чтобы удивить публику своим мастерством. Пока он таким образом мечтал о предстоящем выступлении, разводящий офицер дал сигнал флажком «на выход» и… новейшая модель легкого истребителя гордым селезнем поплыла на старт.

Когда самолет оторвался от земли и по прямой поднялся на стометровую высоту, Иван не стал тянуть ручку на себя, сдерживаясь от искушения взмыть вверх. Выровняв «хейнкель» горизонтально и не убрав шасси, он свалился на крыло под прямым углом и в таком положении описал круг над аэродромом, вплотную пролетая у самой кромки полукруга, образовавшегося из оцепления и публики, столпившейся по обе стороны трибуны. На выходе из бокового виража он еще раз свалился на крыло и теперь уже вниз головой — вверх колесами пролетел над шумно ликующими поклонниками воздушного спектакля.

После такого простенького вступления самолет круто задрал нос вверх, выписал три восходящих петли Нестерова и уже с километровой высоты штопором ввинтился в центр аэродрома.

Снова вираж, и вот послушный истребитель по спирали взбирается почти до перистых облаков и оттуда, с поднебесья катится бочкой по наклонной, срывается в штопор, но через три витка переходит в отвесное пикирование и… выйдя у самой земли из казалось бы гибельного положения, проносится вдоль растянувшихся рядов публики.

Толпа сатанеет, рукоплещет, и ничто не может усмирить море бушующих эмоций. Ни каменные лица начальства на трибуне, ни настоятельные просьбы полицейских соблюдать благопристойный порядок на виду высокого руководства рейха, ни налет английской авиации на Дюнкерк, форпост немецких войск, изготовившихся для прыжка на Англию, как оповестило радио, прервав комментарии по поводу воздушной акробатики в небе.