Жан-Доминик Брийяр - Эдит Пиаф. Без любви мы – ничто

Наконец-то Пиаф нашла мужчину, мало в чем ей уступающего. С Пиллем, известным в США не меньше, чем она сама, Эдит не должна была изображать из себя Пигмалиона. И хотя они с мужем занимались одним и тем же ремеслом, она никогда не видела в нем соперника в профессиональном плане. Они не соперничали, они дополняли друг друга; они не сражались за славу, но всегда подставляли друг другу плечо. Видимость счастья, в которое Эдит так хотела верить. И она будет верить в него, правда, не слишком долго.

После того как закончился нью-йоркский ангажемент, супруги завернули в Монреаль, а затем отправились в Голливуд, там с 23 декабря 1952 года по 6 января 1953 года Эдит выступала в кабаре «Мокамбо». Несмотря на многочисленные поездки по Соединенным Штатам, Пиаф впервые приехала на запад страны, где заметила, что не столь популярна, как в Нью-Йорке. Американские гастроли продолжались: Сан-Франциско («Каррэн Театр»), Лас-Вегас («Отель и Казино»), конечной точкой турне стал клуб «Копа Сити Майами» во Флориде.

12 марта новобрачные вернулись в Париж. 21 марта Пиаф, которая перед отъездом продала свой особняк в Булони, переехала в новую квартиру – просторные апартаменты, которые семья сняла на бульваре Ланн, дом 67-бис, всего в двух шагах от Булонского леса. В этой квартире певица будет жить вплоть до своей смерти.

Месяцем позже «супруги Пилль» выступали в парижском театре «Мариньи», эту программу газета «Paris-Presse» назовет «неоромантическим совместным концертом». За странным названием скрывалось представление, состоявшее из трех актов: первое отделение – сольный концерт Жака, затем сольный концерт Пиаф, и наконец пьеса Кокто «Равнодушный красавец», которую Пиаф исполняла в 1940-х годах вместе с Полем Мёррисом. Теперь она играет ее с Пиллем.

В статье в «Paris-Presse», посвященной спектаклю, обозреватель подшучивает над «добропорядочной, солидной» публикой, собравшейся в зале, в частности он пишет: «Избранная аудитория вчера вечером в «Мариньи» аплодировала господину и госпоже Пилль, которые преподнесли ей трогательный спектакль, и эти добродетельные граждане были счастливы, что на один вечер могут спуститься с небес, соприкоснуться с грязью жизни и послушать самую знаменитую музу тротуаров».

«Paris-Presse» вторит газета «Le Monde», в которой Кристин де Ривуар начинает свое обозрение словами «Эдит Пиаф обуржуазилась…», после чего добавляет: «но сделала это весьма искусно, потому что карьера этой бесподобной актрисы еще далека от заката». Затем будущая романистка детально разбирает новые песни Пиаф: «Вот “Les Amants de Venise” (“Венецианские любовники”), баркарола, прославляющая бедных влюбленных, которые грезят о том, как они проплывают на гондоле под Мостом Вздохов, а все потому, что идет дождь и они мокнут на площади Италии в Париже; вот “Manuel” (“Мануэль”), и вот наконец “Bravo pour le clown” (“Браво клоуну”). Эта последняя песня, написанная Луиги, – настоящий шедевр. Словно сломанная марионетка, Эдит Пиаф рисует на своем лице крошечной белой ручкой физиономию бедного рыжего клоуна, который всегда так смешит нас. Она превращается в Рикки Хохолка. В ее глазах застыла вся скорбь мира. Это фантастика»[115].

Эти новые песни Пиаф запишет на диск в конце мая. Без сомнения, пропевая последние строки стихотворения «Bravo pour le clown» Анри Конте, Эдит думала о себе:

Le cirque est désertéLe rire est inutileMon clown est enfermé dans un certain asileSuccès de camisoleBravo de cabanonDes mains devenues follesLui battent leur chanson.

Цирк опустел,Смех бесполезен.Мой клоун заключенв каком-то доме для умалишенных.Успех в смирительной рубашке.Браво в одиночной камере для буйных.Руки, ставшие безумными,Отбивают свою песню.

Она тоже после того, как стихали восторженные крики «Браво!», оказывалась пленницей «смирительной рубашки»[116], пленницей безумия, пленницей морфия, без которого больше не могла обходиться. Она принимала его не для того, чтобы убежать в вымышленный, искусственный рай или чтобы ускользнуть от нищеты, как это делали некоторые американские джазовые музыканты. Она принимала морфий, чтобы бороться с физической болью.

Пиаф привыкла к наркотику после автокатастрофы, случившейся летом 1951 года. Сначала Эдит, чья мать умерла с иглой в руке, пробовала «соскочить». Но, поняв, что наркотик, иногда смешанный со спиртным, позволяет ей продолжать делать то, что она любит больше всего на свете, а именно петь, она безраздельно отдалась пагубной привычке. Морфий помогал ей справляться со страшными болями, которые француженка испытывала до конца жизни: Пиаф мучилась ревматизмом суставов.

В начале июня, сразу после завершения сезона в театре «Мариньи», по настоянию Жака Пилля Эдит легла в клинику Мёдона, где прошла курс лечения дезинтоксикацией. В то время, когда наркомания еще рассматривалась обществом и медициной как некий порок, который следует искупать слезами, такой поступок требовал огромного мужества и силы характера. Несколько раз «оступившаяся» певица с достоинством вынесла все испытания. В следующем году, в феврале и июле 1954-го, она пройдет два повторных курса лечения от наркозависимости.

После выхода из клиники Пиаф с новыми силами окунулась в работу. Она присоединилась к мужу и с 4 по 9 июля участвовала в съемках фильма «Boum sur Paris» («Парижский бум»); для этой ленты она вместе с Пиллем записала песни «Je t’ai dans la peau» и «Pour qu’elle soit jolie ma chanson» («Чтобы она была красивой», «Моя песня»). 10 и 11 июля прошла еще одна съемка, на этот раз Пиаф сыграла в фильме Саши Гитри «Si Versailles m’était conté» (русское название – «Тайны Версаля»; дословно – «Если бы Версаль мне рассказал»); в этой ленте Эдит с революционным пылом спела «Ça ira»[117] («Дело пойдет») на фоне замковой ограды. Остаток лета супружеская чета посвятила гастролям по Франции и Бельгии.

Наступила осень; все понимали, что Пиаф необходим отдых. На протяжении долгих лет Эдит работала без отпуска. И вот она согласилась доиграть до конца роль примерной и любящей супруги. Два месяца, с 28 сентября по 26 ноября, певица даже не вспоминала о творческой деятельности, вместе с мужем она обосновалась на вилле Жанблан – в фамильной вотчине Пиллей, расположенной близ Мон-де-Марсан. Именно здесь окончил свои дни отец певца, врач полковник Дюко.

Журналистам вход в дом был заказан. Семейная чета сделала исключение лишь для корреспондента местной газеты «Sud-Ouest». «Я прервал, – рассказывает репортер, – партию в “Монополию”, которая разыгрывалась в старинной гостиной, освещенной теплым пламенем пылающих в камине дубовых дров». Затем журналист поведал читателям, как проводит дни Эдит: «Полный покой, прерываемый лишь партиями в настольный теннис, игрой в петанк[118] и бадминтон». Апофеозом рассказа стал следующий факт: Жак Пилль извинился перед репортером за то, что не может предложить ему бокал вина. «Мы придерживаемся строгой диеты, – объяснил певец. – Некоторые проблемы с печенью; чтобы избежать соблазна, мы просто не держим в доме спиртного, лишь воду»[119].