Геннадий Седов - Фанни Каплан. Страстная интриганка серебряного века

1. Что приговор этот на основании 2-й и 941-й статей того же Устава вступил в законную силу.

2. Что осужденная содержится под стражей в киевской тюрьме и 3. Что срок содержания для вышепоименованной осужденной должен считаться с 30 декабря 1906 года.

Вместе с тем прошу своевременно прислать уведомления по бланкам на обороте сего прилагаемым:

а) о начатом исполнении приговора (949-я статья Устава Уголовного судопроизводства);

б) об окончательном приведении приговора в исполнение (956-я статья Устава Уголовного судопроизводства).

Подлинная за надлежащими печатями.

С подлинной верно: делопроизводитель Курочкин».

Приговор она встретила с облегчением: «Буду жить! увижу Витю!» Не сомневалась: теперь-то он непременно даст о себе знать. Может, явится даже на разрешенные раз в две недели свидания. Почему бы нет? Изменит внешность, назовется родственником, предъявит нужные бумаги — он это умеет. Господи, неужели получится!

Уверенность окрепла, когда ее вызвали однажды в тюремную контору, вручили, заставив расписаться в тетрадке, двадцатипятирублевую ассигнацию. Деньги, как явствовало из квитанции, поступили из одесского кредитного банка, имя отправителя не указывалось — только сумма цифрами и прописью и витиеватая роспись фиолетовыми чернилами.

Исчезли последние сомнения: он! Любимый! Не оставил в беде, заботится! Почему только Одесса, странно? Путает полицию, деньги переслал через одесских товарищей? «А может, все же уехал? — вертела удрученно в руках фиолетово-красную кредитку. — Скрывается у тамошних анархистов?»

На получасовых прогулках — в кандалах, на морозе — вглядывалась в лица арестантов, круживших по периметру тюремного двора: может, кого-то узнает? Кляла себя, что не выучила в свое время азбуку Морзе. Витя уговаривал: давай, научу, пара пустяков. Как бы сейчас пригодилось!

Трехэтажное здание острога, где она дожидалась отправки по этапу в Сибирь, перестукивалось с утра до ночи через стены и потолки. Обменивались записками — на клочках подтирочной бумаги, спичечных коробках, папиросных окурках, заводили знакомства, влюблялись.

Как-то на прогулке растрепанная баба с черным лицом окликнула ее из шеренги уголовниц:

— За что сидишь, девка? За бонбу?

Захохотала хрипло:

— А я, слышь, полюбовника в пьяном виде в колодец спустила! Любо-дорого! Вниз башкой! Верка я. А ты?

— Солошенко! — прикрикнул на бабу охранник. — Отставить разговоры! Не останавливаться!

Шла неделя за неделей, нужных бумаг для отправки на каторгу все не поступало. Она постепенно приходила в себя: перестали мучить головокружения, затягивались раны, явился аппетит. Она покупала в тюремном ларьке на полученные деньги белый хлеб, селедку, развесное повидло, похожее на студень, сушки, сахар, чайную заварку. Щупала себя за щеки, усмехалась: «Надо же, толстею. Арестантка».

Очистились дали за решетчатым оконцем, с ближних холмов сошел снег, в тесной ее одиночке посветлело. Как-то во время прогулки она завернула за угол, остановилась замерев: на бледном ситчике неба тянулась цепочка журавлей. Разворачивалась над лесом, медленно стала снижаться к днепровской излучине.

Шеренги арестантов остановились. Люди тянули головы вверх, оживленно переговаривались. Конвоиры делали вид, что неположенного ничего не происходит: крутили, прислонив ружья к груди, самокрутки, прикуривали друг у дружки.

— Шабаш! — произнес, наконец, старшой. — В затылок встали! Пошли!

«Спасибо, милые журавушки! — думала она вечером, сидя у печурки. — Скрасили день».

Однажды во дворе ее окликнул прихрамывавший в шеренге уголовников немолодой мужчина в круглых очках:

— Простите, вы, кажется, политическая? Покупаете газеты? Что там, на воле? О чем пишут?

Она развела руками: не знала, оказывается, что согласно тюремному уставу может покупать через надзирательниц газеты и журналы. Обратилась, как требовали правила, с письменной просьбой к начальнику острога, получила спустя неделю разрешение. Отдала старшей надзирательнице три рубля, попросила купить все, что будет в наличии. Обложилась, устроившись на койке, выданными под расписку («вернуть по прочтению в том же виде») «Правительственным вестником», «Киевлянином», «Новостями недели», «Дамским миром». Начала с журнала, листала страница за страницей. Красиво-то как, господи! Элегантные дамы с вычурными прическами на цветных рисунках и фотографиях. За вечерним чаем, в экипаже, на прогулке. Красавец-военный в мундире с набриолиненным пробором шепчет что-то в гостиной, наклонившись, смущенной девушке в платье из переливчатой тафты… Советы по рукоделию, кулинарии, домоводству… «Гадания». «Светские новости». «Воспитание детей». «Стихи». «Фельетон»… Пробежала глазами колонку торговых объявлений, прочла, рассмеявшись: «ПИЛЮЛИ «АРА», СЛАБЯТ ЛЕГКО И НЕЖНО».

Сидела с раскрытым на коленях журналом, глядела в пространство…

Постреливали, рассыпаясь искрами, за печной дверцей горящие поленья, в камере с ледяными стенами разливалось тепло. Бежали чередой мысли: о матери, отце, сестрах с братьями, живущих в далекой стране. О Вите. Где он сейчас? Думает о ней хотя бы иногда, скучает? Господи, как пусто без него, как хочется его увидеть! Прижаться крепко-крепко, не отпускать…

Пробиралась ладонью под резинку панталончиков, терзала, постанывая, промежность.

«Крепко-крепко… не отпускать»…

— Слу-у-шай! — доносился снаружи голос постового. — Слу-ушай!

Дорога славы

СТАТЕЙНЫЙ СПИСОК № 132

«Составлен в Киевской губернской тюремной инспекции 30 июня 1907 года.

ЧИСЛО ЛИЦ, СЛЕДУЮЩИХ ПРИ СТАТЕЙНОМ СПИСКЕ:один.

ИМЯ, ОТЧЕСТВО, ФАМИЛИЯ ИЛИ ПРОЗВИЩЕ; К КАКОЙ КАТЕГОРИИ ССЫЛЬНЫХ ОТНОСИТСЯ:Фейга Хаимовна Каплан, каторжанка.

ВОЗРАСТ ПО ВНЕШНЕМУ ВИДУ:20 лет.

ПЛЕМЯ:еврейка.

ПРИРОДНЫЙ ЯЗЫК:еврейский.

ВЕРОИСПОВЕДАНИЕ:иудейское.

ГОВОРИТ ЛИ ПО-РУССКИ:говорит.

ИЗ КАКОГО ЗВАНИЯ ПРОИСХОДИТ:по заявлению Фейги Каплан, она происходит из мещан Речицкого еврейского общества, что по проверке, однако, не подтвердилось; в приговоре же Военно-полевого суда сведений о ее происхождении не имеется.

СЕМЕЙНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ:девица.

НЕГРАМОТЕН, МАЛОГРАМОТЕН:грамотна.