На сцене и за кулисами. Первые шаги на сцене. Режиссерские ремарки - Джон Гилгуд
Смотреть премьеру я не смог и только в антракте зашел за кулисы в «Нью тиэтр», где мне сказали, что спектакль принимают потрясающе. На следующий день пресса была единодушна в своих оценках. О спектакле отзывались исключительно в превосходной степени, и театр каждый вечер был набит битком.
Ноэл должен был играть один месяц, и мне были обещаны анонсы в газетах и реклама после того, как он уйдет. Однако дней за десять до срока он послал за мной и сказал, что очень плохо чувствует себя. Всего он играл две с половиной недели, и на следующий день после его ухода в утреннике уже выступал я. Пьесу я несколько раз репетировал с дублерами, один раз с Дином и основными исполнителями и один с Ноэлом, так что я надеялся не опозориться. Вначале все как будто шло хорошо. Театр, как всегда, был полон, несмотря на то что Ноэл ушел из труппы. Тем не менее я чувствовал себя униженным. Меня через несколько дней анонсировали в газетах, но мои надежды на рекламу не оправдались. Весь год, пока шла пьеса, фотографии Ноэла продолжали висеть у входа в театр, что очень раздражало меня, когда я проходил мимо. Перед уходом он попытался подготовить благоприятную для меня почву в труппе, но, к несчастью, я, видимо, оказался недостоин той рекомендации, какую он мне дал. Дин уехал в Америку, и за спектаклем, по существу, никто не следил. Для меня это было ужасное время. Я старался, как мог, но поначалу, как и в «Водовороте», мне чрезвычайно мешали воспоминания об игре Ноэла: его интонации так запечатлелись в моем мозгу, что мне было трудно играть эту роль по-своему.
Скверно было и то, что при таком большом успехе, когда пьесе несомненно предстояла долгая жизнь на сцене, вся труппа была на ножах друг с другом: по меньшей мере трое актеров не разговаривали со мной, а трое других не разговаривали с остальными. Все обвиняли друг друга в том, что им портят наиболее эффектные места, срывают смех или проваливают важные сцены, и мне очень хотелось знать, насколько это всеобщее недовольство за кулисами было заметно сидящей в зале публике.
Сам я играл все более робко. Дин, вернувшийся примерно через три месяца после того, как я начал играть, посмотрел спектакль, пришел ко мне в уборную и объявил: «Очень мило для дублера. Но, знаете, нам этого мало». На следующий день он устроил такую напряженную репетицию, что совершенно измочалил меня и довел до слез Эдну Бест. Ссоры и жалобы не прекращались еще много месяцев, пока, наконец, я всерьез не заболел и вынужден был на десять дней покинуть труппу. Когда я вернулся, атмосфера показалась мне более мирной, и, к моему изумлению, несколько членов труппы подошли ко мне и спросили, почему я не еду с ними в гастрольную поездку. Я не без важности ответил, что меня никто не приглашал. На следующий день меня вызвали в контору и официально предложили играть роль Льюиса Додда в гастрольной поездке по провинции, на что я ответил требованием удвоить мое жалованье и дать полагающуюся «звезде» рекламу. К моему великому удивлению, оба требования были приняты без единого возражения.
* * *Поразительно, как часто в те ранние годы я находился на грани настоящего успеха! Если бы, сыграв в 1924 году Ромео, я был признан ведущим актером на молодые роли, я так никогда и не выступил бы в «Вишневом саде» и не работал бы в «Барнзе». Опять-таки, создай я в 1926 году роль Льюиса Додда и имей я в ней успех, моя последующая карьера, вероятно, не пошла бы тем извилистым путем, который привел меня в 1929 году в театр «Олд Вик». Роли мои были удивительно разнообразны, я приобрел большой опыт, но целый ряд обстоятельств неизменно мешал мне достичь большого личного успеха.
1927–1928
«Верная нимфа» была моим первым опытом участия в спектакле, долгое время не сходящем со сцены. Больше года подряд восемь раз в неделю играть одну и ту же роль — тяжелое испытание для любого актера. Однообразие выматывает нервы, мучительно трудно сохранить свежесть исполнения и не пробалтывать или, наоборот, не переигрывать роль. Я обычно грешу последним, и свойственная мне манера подчеркивать эффектные места с каждой неделей становилась все более и более заметной. После того как пьеса много шла в Лондоне, гастрольная поездка, даже если играешь ту же самую пьесу, вначале представляет собой приятную перемену, так как приходится менять мизансцены, приспосабливаясь к размерам провинциальных сцен, и все-таки, если пьеса в течение года идет в Лондоне, а затем следуют полуторамесячные гастроли в провинции, каждое выступление превращается для тебя в подлинный кошмар, и ты уже не веришь, что выход на сцену когда-нибудь вновь станет для тебя наслаждением.
Однако такое длительное исполнение роли имеет и свои преимущества. Прежде всего, оно необходимо актеру, если он хочет привлечь к себе внимание широкой публики. Многие зрители могут позволить себе пойти в театр не чаще двух-трех раз в год и, естественно, выбирают спектакли, которые становятся событием и держатся на сцене несколько месяцев. Молодые актеры нередко добиваются личного успеха в быстро сходящих со сцены пьесах и даже в провалившихся спектаклях. Порою их могут даже заметить критики, особенно если актер несколько раз подряд отличится в посредственных спектаклях. Они получат хорошую прессу и будут «котироваться» в узких театральных кругах, но широкая публика не узнает о них до тех пор, пока их имя хоть раз не будет связано со спектаклем, имевшим большой коммерческий успех.
Не следует упускать из виду и вопросы тренировки. Когда пьеса идет долго и при неизменно полном зале, актер совершенствует свое техническое мастерство: он имеет возможность попробовать разные ритмы, детально поработать над голосом и интонацией, отделаться от манерности и привыкнуть к общению с партнерами. Он вынужден учиться скрывать скуку, находить средства выразить чувства, давно утратившие непосредственность,
