Олег Терентьев - Владимир Высоцкий: Эпизоды творческой судьбы

Причем, еще в Москве — в аэропорту — мы пробили изрядную брешь в наших финансах, резонно полагая, что через несколько часов будем в Томске. Но не тут-то было! Стояла жуткая непогода, и до места мы добирались трое или четверо суток с неплановыми посадками в Иркутске, Омске, Новосибирске, еще где-то. В любом городе Аэрофлот бесплатно селил нас в гостиницу, но кушать было уже не на что. Тогда Володя начал вынимать у меня заграничные сувениры и дарить стюардессам — те нас за это кормили...

...В Томск мы прилетели 30 декабря в состоянии «трясучки», небритые и голодные. Когда Войтенко увидел нас на трапе, глаза у него стали квадратными. Тут же схватил, поволок в гостиницу, засунул в ванну — отпариваться и отлеживаться. И сказал, что завтра — 31-го — мы уже работаем в каком-то огромном Дворце культуры, где должна собраться вся местная интеллигенция.

Стали решать, с чем же нам выходить. Но в тот день так ничего и не придумали, поэтому назавтра я читал со сцены какой-то отрывок прозы, подготовленный еще в институтские времена, а Володя — что-то из Маяковского, несколько его стихотворений. Но перед этим мы с Войтенко поехали в местную контору кинопроката, достали картины, где я и Володя снимались, настригли из копий эпизодов с нашим участием, и там же, на месте, нам слепили по рекламному ролику. Так что выходили мы на сцену после того, как показывали наши работы, и люди в зале думали, что к ним приехали известные артисты. Но самое страшное — это было первое выступление. Тряслись как овечьи хвосты, ведь никакой практики работы, перед зрительным залом, да еще с рассказом о своем творческом пути, у нас не было.

К следующему выступлению решили сделать отрывок из Чапека — «Глазами поэта», поскольку у Володи случайно оказалась с собой книжечка Чапека, Ночью сидели в номере, репетировали и жутко веселились, придумывая всякие сценки. Я играл поэта-заику, который оказался свидетелем того, как машина сбила женщину. Володя изображал следователя. Так и встретили Новый год. И уже 1 января мы выступали с этим отрывком. Кроме того, Володя читал еще что-то из поэзии, а я — прозу.

Таким образом отработали в Томске, Колпашево, затем поехали на Алтай, где наш маршрут пролегал через Бийск, Барнаул, Горно-Алтайск, Рубцовск, Белокуриху». (4)

«В театре юного зрителя сегодня и завтра состоится концерт-встреча с артистами кино М. Туманишвили, В. Высоцким и артистами эстрады 3. Волгиной, Т. Терешко и другими. Начало в 20 часов». (8)

«Не считая переездов, мы выступали практически каждый день. Пробыли на Алтае до конца января, и вот тут Володю начали подстегивать какие-то дела в столице. Он несколько раз звонил в Москву, что-то выяснял.

В начале февраля переехали в Казахстан, и как раз в этот момент пришлось заняться Володиной экипировкой. Из Москвы он поехал в своем знаменитом пиджаке, пальтишко у него было какое-то «семисезонное» на рыбьем меху,— то есть для сибирской зимы он был практически раздет. А у нас к тому времени уже появились деньги, и мы в каком-то большом городе, кажется, в Джезказгане, купили в универмаге хорошее пальто, шапку, туфли — словом, одели парня. Сам бы он, конечно, никогда на себя не потратился. Пальто ему, правда, было немного великовато — размера на два больше. Однако Володю это нисколько не смущало. Напротив, он говорил, что, дескать, хоть просторно — зато теплее.

А вскоре Володя уехал. Это была самая середина февраля. В Москву он отправился из Караганды...» (4)

«В начале 1964 года Володя, пожалуй, чаще всего ходил в студию. В этот период весной он был с нами наиболее связан. А мы уже думали о каких-то новых работах, даже пытались начать репетировать пьесу «Разбойник» Чапека. Всерьез предполагали ставить пьесу нашего молодого драматурга Сергея Ларионова «Мы — колумбы, или Даешь Америку!» — пьесу, которую до этого начинал на Таганке репетировать П. Фоменко.

Думать-то мы думали, но все обстояло достаточно тяжело и неясно. Выбраться в какую-то организацию было довольно сложно, поэтому творческий путь наш был в ту пору нелегок. Но контакты с Володей именно в это время были наиболее частыми. Как раз в тот момент он несколько раз сыграл в «Белой болезни». Он вошел в уже готовый спектакль, где играл роль Отца. Правда, недолго. Вообще спектакль нечасто шел — делать это нам было очень трудно». (1)

«На улице Дзержинского в одном из клубов каждый понедельник идет «Белая болезнь» Чапека. Играют молодые актеры московских театров. ...Они стали сами гримерами, декораторами, костюмерами, рабочими сцены в «своем» театре.

Они не знали и не знают усталости. Они сами для себя выработали трудную и строгую дисциплину...

Постановщики — молодые режиссеры и актеры Е. Радо-мысленский и Г. Ялович — точно знают, что они хотят сказать людям. Вовсе не случайно выбрали они «Белую болезнь». Постановщики и их товарищи — молодые актеры — хотят сказать «нет» войне, сказать «нет» бесчеловечному фанатизму.

Спектакль проникнут молодой влюбленностью в искусство. (...)

Ясны единые творческие устремления создателей это[го] [театра], называюще[го]ся экспериментальной студией молодых актеров...» (6)

«В спектакле очень драматическая ситуация — конфликт между поколениями. Заключается он в том, что Белой болезнью начинают заболевать только после сорока лет. А молодежь категорически не принимает советов и предостережений.

Роль Отца была трудной: персонаж небольшой — всего две или три сцены, но очень драматичные, напряженные.

Что можно сказать о его игре тогда? Он был жесткий, колючий. В дальнейших его ролях, особенно в кино, это потом стало его сердцевиной. Но манера зарождалась еще тогда, то есть жесткость игры, нерв. Володя отбрасывал полутона.

Не могу сказать, чтобы он играл лучше Яловича, который был основным исполнителем этой роли. Геннадий был, пожалуй, даже повыразительней, но это еще и за счет большего «нахождения в материале». Ведь Ялович репетировал Отца с самого начала, а Володя — наскоками, И впрыгнул он на эту роль уже по ходу спектакля — большого репетиционного периода у него не было. Это фактически ввод в готовый ри сунок, а не создание роли.

Его партнершей была Карина Филиппова». (1)

«Он действительно жестче играл. Я отчетливо помню Володино присутствие на сцене у себя за спиной. Например, в одной из картин он взвинченно говорит: «Да что с тобой, наконец?!» Я поворачиваюсь и раздельно отвечаю: «Отец, у меня на шее — белое пятно». И вот тут Ялович как-то растерянно играл, вроде перепугался, запаниковал. А у Володи я помню ощущение какого-то жесткого воздействия — то есть он тоже был взволнован этим сообщением, но вроде бы давил его в себе. И в его словах был как бы приказ мне — держаться! Он давал другую трактовку роли. Я помню этот момент прекрасно, даже сейчас помню ощущение: Володя за спиной. От него всегда исходила мощная волна воздействия.