На дне Одессы - Лазарь Осипович Кармен
— А Лева ваш как поживает? — спросил собеседник.
— Э! Беда мне с ним.
Хозяйка, увидав Надю, поманила ее к себе пальцем и, не говоря ни слова, поправила на ней пелеринку.
Надя после этого пошла вместе с Бетей обратно в зал и заняла прежнее место. Макс играл падеспань.
— А ты умеешь "скирать по-балабарски"? — спросила Бетя Надю.
— Что такое?
— Говорить по-"балабарски". Балабарски, это такой разговор. Мы — девушки — говорим по-балабарски, когда не хотим, чтобы нас гости понимали. Хочешь, я научу тебя? "Скирать" — значит говорить. "Хромчать" — кушать, "хромчальник" — рот, "бырлять" — пить, "кирьяный" — пьяный, "мотрачки" — глаза, "шпилять" — играть… Будешь помнить?
— Буду… Но почему гостей еще нет?
— Обожди. Еще рано. Гости являются после 12 часов ночи, после театра, именин.
XVIII
ОДЕССКАЯ МОЛОДЕЖЬ
— Кто будет подметать?! Девушки! — крикнула на весь зал Антонина Ивановна.
— Не я! Не я!
— Я вчера подметала!
— А я позавчера! — ответили девушки.
— Ах вы, лодыри! — выругалась экономка. — Стало быть, никто подметать не будет?!
— Я буду! — заявила вдруг Леля-Матросский Свисток и спрыгнула с кушетки.
— Вот паинька-девочка, — похвалила экономка. — Сейчас принесу веник.
— И она вышла в коридор.
По уходе ее девушки окружили Лелю и стали приставать к ней с просьбами:
— Леля-мамочка! Подмети мне хорошего пассажира (гостя). Толстого такого подрядчика, чтобы можно было скинуть ему баши (сорвать с него куш).
— А мне душку-флотского!
— А мне офицера, только не пехотного, а казачьего!
— А мне волопромышленника!
— А мне варшавского или бердичевского купца.
— Хорошо, ладно, слышу, — отвечала, смеясь, Леля.
— Иди-ка сюда, — крикнула ей экономка, появившись в дверях с веником.
Леля подошла. Экономка передала ей веник и сказала:
— Подметай.
— Только не от дверей, а от лестницы! — крикнули ей девушки.
— Можно!
Леля вышла в коридор, подошла к лестнице и стала мести. Она мела медленно и с таким серьезным выражением лица, словно священнодействовала.
Скоро под веником образовалась небольшая кучка из окурков и обгорелых спичек. Леля, не изменяя выражения лица, вогнала эту кучку в зал.
— Есть что-нибудь? — спросили девушки.
— Есть, — ответила Леля.
Девушки подбежали к кучке, нагнулись и, как дети, захлопали в ладоши.
Одна, ткнув пальцем в окурок, крикнула:
— Вот мой волопромышленник.
Другая, ткнув пальцем в спичку, крикнула:
— Вот мой офицер!
Надя ничего не понимала, что вокруг нее делается, и обратилась за объяснением к Бете.
— Что они делают?
— Гадают, будут ли сегодня пассажиры (гости) — объяснила Бетя. — А пассажиры будут и много их будет. Видишь, сколько окурков?
Леля, окруженная товарками, загнала кучку окурков на середину зала под люстру. Потом, разогнув спину, она с вытянутым над головой веником три раза обошла вокруг люстры, легла на пол на живот и заболтала ногами.
Последний "номер" не входил в программу гадания. Гадание, после того, как она обошла люстру, окончилось.
Леля баловалась теперь, как школьник.
— Вставай! Будет лежать на полу, — сказала ей строго экономка.
В это время в зал пролез какой-то мастодонт, укутанный в меховую шубу и накрытый высокой меховой шапкой, из-под которой выглядывала курьезная физиономия — маленькие насмешливые глаза, толстый и синий, как картофель, нос, длинные висячие усы и большие красные щеки.
— Ура! Пассажир! — крикнула Леля.
— Подрядчик! — крикнула Тоска.
— Нет, волопромышленник! — крикнула Антонина Ивановна.
Пассажира приняли с почетом. Шестеро девиц взяли его на абордаж и, награждая его всякими ласкательными эпитетами — "мамочка" и "душенька", — потащили его в угол.
Вслед за ним пролез в зал другой пассажир — в куцем пальто.
"Ррржжззззз!" — донеслось вдруг с улицы. К дому подкатили трое дрожек.
Сима Огонь подскочила к окну, распахнула ставни и выглянула на улицу.
Внизу, в светлом пятне от фонаря, высаживались молодые люди.
— Гости, гости! — весело вскричала Сима.
— Ура! — заорали девушки.
— А правда, я — молодчина? — приставала к каждой Леля.
Она была очень довольна своим гаданием и сияла.
— Правда, молодчина, — отвечали ей.
Около дюжины девиц бросились вон из зала и устремились к площадке, на которой, попирая ногами мат с надписью: "Добро пожаловать, милые гости", с улыбкой и распростертыми объятиями поджидала гостей Антонина Ивановна.
Молодые люди, расплатившись с извозчиками, один за другим входили в прихожую со смехом, толкали друг друга, непечатно ругались и сдавали швейцару пальто и галоши.
— Вун-Чхи! — пронзительно крикнула Матросский Свисток.
— Вун-Чхи! — радостно повторили за нею остальные девушки.
Вун-Чхи был отставной студент, красивый парень лет 27, шатен с веселыми карими глазами. Он считался постоянным посетителем этого дома и был любим всеми девушками за свою доброту, благородство, жизнерадостность и многочисленные таланты.
Каждый приход его считался в этом доме большим событием. Как всегда, он предводительствовал небольшой компанией и был навеселе.
Волоча за собой, как шлейф, полузимнюю старую шинель с выцветшим бобром, он медленно подымался наверх по лестнице, убранной растениями, презрительно оглядывал следовавшую за ним компанию и, сильно жестикулируя, трагически декламировал знаменитое Гейневское стихотворение:
Фраки, черные чулочки, —
Все так чинно, миловидно,
Комплименты и остроты,
Только сердца здесь не видно.
Ухожу от вас я в горы, —
Там в природе ближе люди,
Ветерок там тихо веет,
Легче дышится там груди.
Компания из семи юношей ржала и скалила зубы и один из них, по имени Онаний — совсем зелененький юноша, настоящий "карандаш" — ронял сквозь ржанье:
— Вот подлец! Вот фрукт! Чудак! Что выдумал? "Фраки, черные чулочки, горы!" Это он на горы лезет! Ой, умру!
Пока Вун-Чхи взбирался на горы девушки столпились у верхней ступеньки и осыпали его приветствиями и вопросами:
— Здорово!
— Папиросы принес?
— А петефуры?
— Где брошь? Давай брошь!
