М. Томас - Исповедь социопата. Жить, не глядя в глаза

Другие социопаты, и я в их числе, выработали более принципиальный подход к жизни и ведут себя в соответствии с религиозными или этическими убеждениями или по крайней мере в соответствии со своими интересами и стремлением к самосохранению. Мы соблюдаем нормы поведения или кодекс, к которому прибегаем, сталкиваясь с необходимостью принять решение («Я решил не убивать людей и поэтому не стану бить ножом этого ублюдка»). Один социопат в моем блоге выразился так: «Это не важно, нравственен ли ты; важно, этичен ли». Обычно мой протез нравственного компаса служит мне неплохо, и чаще всего то, что я делаю, представляется окружающим людям вполне нравственным. Все коды социопатов, однако, не вполне вписываются в господствующие социальные нормы – неписаные правила и обычаи, регулирующие поведение. Я, например, знаю одного социопата, торговца наркотиками, обладающего кодексом поведения в отношении жены (ведет себя очень мягко) и подчиненных (очень грубо). Я не занимаюсь преступной деятельностью, но это не значит, что при случае не могу стянуть понравившуюся мне вещь, начиная с такой противной мелочи, как нижнее белье, и заканчивая такими полезными вещами, как, например, велосипед. При этом я прямо-таки жду, что и другие будут вести себя так же. Из моего личного опыта и из общения с другими социопатами я знаю, что такое поведение – смесь чистого оппортунизма с практической утилитарностью – очень для нас характерно. Один из комментаторов моего блога высказался так:

Я «интеллигентный» социопат. У меня нет проблем с наркотиками, я не совершаю преступлений, не испытываю удовольствия, причиняя боль, у меня нет проблем в межличностных отношениях. Да, я начисто лишен способности сопереживать. Но по большей части я считаю это своим преимуществом. Знаю ли я разницу между правильным и неправильным, хочу ли я быть хорошим? Несомненно, да. Мухи летят на мед, а не на уксус. В спокойном и упорядоченном мире я чувствую себя очень комфортно. Но избегаю ли я нарушения закона потому, что это «правильно»? Нет, я не нарушаю закон, потому что такое поведение имеет смысл. Полагаю, что если бы я не зарабатывал много денег своей легальной профессией, то, наверное, стал бы совершать преступления. Меня надо соблазнить уж очень большими прибылями, чтобы я сменил профессию на преступную жизнь. Если ты плохо ведешь себя с другими, они заплатят тебе той же монетой. Я не христианин, но принцип «поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой» соблюдаю.

Подчас эффективность не сочетается с тем, что большинство считает морально оправданным. Однажды, вскоре после того как меня уволили из адвокатской конторы, я «позаимствовала» у соседки велосипед, чтобы поехать на пляж с подругой, приехавшей ко мне в гости из загорода. Велосипед стоял не пристегнутый цепью в нашем общем подземном гараже. На нем был слой пыли, а шины пришлось немного подкачать, но он стоял в гараже, и это было мне на руку. Я прикинула, что соседка, которую я никогда в глаза не видела, едва ли хватится велосипеда. Мысленно я представила, что будет, если я пойду обычным, нравственным путем и попрошу у нее разрешения взять велосипед. Придется объяснять ситуацию, и она, конечно, согласится, если я обязуюсь заплатить за возможную поломку или утрату велосипеда. Я бы сказала, что на велосипеде надо ездить, потому что езда способствует распределению смазки между трущимися частями. К тому же велосипеды созданы для того, чтобы ездить; с общественной точки зрения это неправильно – хранить велосипед в гараже и не пользоваться им, когда есть люди, которым он позарез нужен. Я бы даже заплатила хозяйке за прокат, если бы она от меня этого потребовала. Такую вот я сочинила историю.

Но я не стала вступать в переговоры с соседкой. Я решила, что это слишком рискованно, так как она может и не встать на мою точку зрения. Люди очень часто ведут себя иррационально, сказала я себе, и неспособны принимать разумные решения. Соседка могла отказать, потому что испытывает иррациональный страх перед незнакомцами. В сделке была, конечно, асимметрия, которая могла бы повлиять на решение хозяйки велосипеда: я для нее была бы величиной совершенно неизвестной. Но, говоря по правде, я не собиралась воровать. Я намеревалась вернуть его на место всего через несколько часов, и в лучшем состоянии, чем сначала. Но как бы я смогла ее убедить? Люди так недоверчивы…

Потом она, вероятно, переоценила бы свой велосипед, потому что так получилось, что он принадлежал ей. Может быть, она купила его за 100 долларов, чтобы один раз в неделю ездить на пляж. Эмоционально она оценивала велосипед в эти злосчастные 100 долларов, хотя на самом деле красная цена ему была десятка. Я часто думала, что соседка и ее муж живут явно не по средствам. Они ездили на «сайвиках» 1980-х гг., но жили в красивом доме, где кроме них обитали молодые, подающие надежды специалисты. Возможно, соседка сильно опечалилась бы, потеряв подержанный велосипед, так как ей было бы трудно купить новый. Я с легкостью убедила себя, что мое решение самое удачное для всех, в том числе и для велосипеда. Да и не видит, не бредит. Я не хотела досаждать ей нелепым разговором.

Вечером того же дня, после того как я вернула велосипед на прежнее место (заметьте, в лучшем состоянии, чем до этого), я услышала энергичный стук в дверь, после чего выслушала еще более энергичные обвинения. Очевидно, вернувшись домой, соседка испытала легкое потрясение, обнаружив пропажу. Поискав несколько часов (поискав? где? в гараже, да еще несколько часов?), она сдалась, но потом с удивлением увидела драгоценный велосипед, появившийся чудесным образом. Она сразу заметила, что велосипед ее мужа на месте, а вот моего в гараже не было – он отсутствовал ровно столько, сколько и ее. Совершенно ясно, чья это проделка, и я тотчас чистосердечно и легко призналась.

Соседку ошеломила моя откровенность. Предложение денег ее несказанно оскорбило, она даже пригрозила позвонить в полицию, но я сказала, что полиция едва ли поможет. Я попыталась объяснить: то, что я сделала, технически невозможно квалифицировать как кражу, потому что у меня не было намерения навсегда лишить ее собственности. Самое большее, что мне можно предъявить, это посягательство на чужое движимое имущество, и полиции пришлось бы сильно попотеть, чтобы найти повреждения. В замешательстве она некоторое время тупо смотрела на меня, а потом сказала, что сообщит руководству кондоминиума. Пустая угроза! Вдобавок я, потеряв работу, уже подумывала съехать на более дешевую квартиру.

Я нисколько не переживала, что меня схватили за руку. Это просто цена, которую пришлось уплатить за пользование вещью. Я бы вообще забыла об этой истории, если бы меня не поймали. В моей жизни было множество таких эпизодов, и все они затерялись в закоулках сознания. Но, думается, людям очень неприятно смотреть на меня в такие моменты и не видеть никаких следов раскаяния на лице преступника, схваченного с поличным. В детстве, когда мы с братьями и сестрами озорничали, отец нещадно по очереди лупил нас ремнем. Всем поровну доставалось эмоционального унижения и физического устрашения. Но я никогда не реагировала. Я не плакала и не просила прощения, так как не хотела, а самое главное, не видела смысла. Отчасти это происходило из-за того, что я понимала: отец хочет меня сломать. Я не собиралась доставлять ему удовольствие. Отчасти же причина в том, что мои слезы были орудием манипуляции, а размахивающий ремнем папаша – не самый лучший объект для манипуляций. В такие моменты я ощущала только холодный гнев и обдумывала планы мести. Оба мои брата были намного крупнее и сильнее меня, но больше всего доставалось именно мне. Ремень отца оставлял багровые следы на моих тощих ягодицах и бедрах. Потом, уже будучи взрослой, я спросила его, зачем он это делал. Он не помнил подробностей, но говорил, что я своими поступками подвергала опасности жизнь братьев и поэтому, дескать, ему приходилось так жестоко меня бить. Возможно, и так. Возможно. Но еще более возможно, что он бил меня, потому что я не проявляла раскаяния, на которое он рассчитывал и надеялся. Отсутствие реакции выглядело как упрямая бескомпромиссность, которую он надеялся сломать. Соседка была точно так же ошарашена безразличным выражением лица, с каким я объясняла ей юридические последствия посягательства на чужую движимость, не обращая внимания на ее расстроенный вид. Только потом, набравшись жизненного опыта и ближе узнав людей, я поняла: ей были нужны извинения, а не возмещение ущерба, компенсация за чувство морального унижения. Мне очень трудно судить об этих тонких и недоступных материях. Дело не в том, что я неспособна испытывать такие чувства. Нет, способна, но не предполагаю наличие таких чувств у других. Но даже когда я дала задний ход и начала извиняться, соседка не была удовлетворена. Как и отец, она чувствовала, что на самом деле я нисколько не жалею о том, что сделала. Я не чувствовала никакой божественной печали, предшествущей раскаянию, потому что не считала, будто совершила нечто предосудительное, во всяком случае, по моему разумению. Использование велосипеда стоило мелкой неприятности.