Василий Соколов - Вторжение

- Эй, Мишель, - кричали ему товарищи, побрасывая в него мелкими камушками, - скоро ли ты угостишь нас кроличьим рагу?

Туристы пришли в крайнее удивление, когда у старой, разваленной стены сарая увидели нанизанные друг на друга три клетки. В двух клетках лежали самки, под ними копошились крольчата с еще розовыми, не покрытыми пухом тельцами, а в третью, самую нижнюю, отделили самца; заметив людей, он заметался по клетке, то и дело фыркая и стуча лапами о проволоку.

- Ничего не поделаешь, - глубокомысленно заметил генерал Корап. Привычки и слабости детства иногда берут верх над жестокими солдатскими обязанностями. Мы, однако, позволяем. Пусть лучше кроликов выводят, чем без дела слоняются...

Потом ехали в район Монмеди. Тут до позднего вечера туристы шныряли по траншеям, любовались длинными, в несколько рядов, противотанковыми надолбами, в лифте спускались глубоко под землю, ходили вдоль главного тоннеля, неожиданно, с замиранием сердца останавливались, видя несущиеся навстречу электрические вагонетки; шли дальше, разглядывали в нишах и выступах бетонных стен цинковые ящики, легкие орудия, спаренные пулеметы. С помощью учтивого Корапа они много узнавали, а утром, когда генерал собирался приглашать туристов к завтраку, оказывалось, что и след их давно простыл.

"Неспокойный народ, - отмечал про себя генерал. - Вечно суетятся".

Военным обитателям линии Мажино некуда было торопиться. Они и не помышляли, что немцы посмеют когда-нибудь напасть на них, французов.

Правда, на заседаниях Верховного военного совета, объединявшего англо-французские штабы, теоретически допускалась мысль о возможности немецкого наступления. Но желание воевать у французов и англичан было невелико, и лучше, если бы ограничилось дело этой "странной войной". Ломая головы над будущей кампанией, французские генералы, а заодно с ними маршал Петен и начальник генерального штаба Гамелен убедили самих себя, что если наступление и состоится, то противник вторично применит старый план фон Шлиффена 1914 года. Но кому-кому, а немцам-то известно, чем кончилась тогда их затея. Вояки первой мировой войны и посейчас не оправились от старых ран. Помнят, наверное, Верден. Обладая двойным превосходством в пехоте и четырехкратным в артиллерии, немцы в шестнадцатом году десять месяцев штурмовали укрепления, так и не сломив железного упорства защитников Вердена. Более шестисот тысяч германских солдат сложили тут свои головы.

Памятуя об этом, ветеран первой мировой войны Гамелен уверился, что если немцы снова совершат неверный, опрометчивый шаг, то их ждет участь бесславно погибших. Генерал Гамелен твердо стоял за позиционную оборону. Эти его расчеты хорошо знали даже в стане неприятеля. Немцы были удивлены, что французское главное командование не использовало удобный момент для наступления осенью 1939 года. А ведь, по признанию самих немцев, их можно было крепко поколотить: германские сухопутные силы, и особенно бронетанковые войска, завязли тогда в Польше. Наступление французов было бы равносильно удару ножом в спину. Но французских генералов и их штабы будто кто держал на привязи. Они медлили, гадали, надеялись, что беда минует их спокойный и веселый очаг.

Но война жестоко и неумолимо ломилась в двери. Французы ждали ее с парадного входа, со стороны линии Мажино, которая пролегла от швейцарской границы до Люксембурга на протяжении семисот пятидесяти километров, а она нежданно-негаданно подкатила с черного хода.

На рассвете 10 мая 1940 года германские войска без объявления войны вторглись в пределы Бельгии, Голландии и Люксембурга. Уже на четвертый день голландская армия сложила оружие. Ровно через две недели перестали сопротивляться вооруженные силы Бельгии, и вместе с солдатами в плен пошел король Леопольд II. Через несколько дней танковые колонны фон Клейста и вездесущего Гудериана вырвались к французским границам.

"Странная война" окончилась.

Днем и ночью наступали германские войска. Железный гул катился по дорогам, дробя камни мостовых. Тяжелая пыль и пороховая гарь оседали на виноградных плантациях, садах. Перехваченные ремнями, в кожаных шлемах и темных масках-очках мотоциклисты наводили ужас на жителей. Перед солдатами со свастикой закрывались ставни, угрюмо затихали селения.

Только в Париже еще крепились. Оттуда по проводам неслись злые приказы Гамелена: "Пора наконец остановить поток германских танков!" Но кому это приказывал прозевавший войну генерал? Молчали обойденные неприятелем форты и бастионы укреплений, стояли в парках незаправленные французские танки - их, как уверял раньше военный министр, свыше четырех тысяч!

Тем временем немецкие войска уже прорвались к побережью Ла-Манша. В Дюнкерке, кишащем солдатами английского экспедиционного корпуса, пустили ядовитый слух, что немцы вот-вот предпримут массированную танковую атаку. Поднялась страшная паника. Англичане бросали танки, гаубицы, тягачи, автомобили и валом валили на пристань; у посадочных трапов толчея, давка, ругань:

- Сволочи, предали!

- Черчилля сюда! Пусть поплавает на бревнах!

- Прикуси язык, Джонс! Премьер спасает нас!

Да, новый премьер Уинстон Черчилль, так ненавидящий нацистов на словах, все же не набрался смелости выступить против них с оружием. Это оружие с нерасстрелянными патронами и снарядами пусть валяется на пыльных дорогах, под заборами, в порту - надо спасать людей. Сейчас ему не было дело до обреченной Франции. Каштаны из огня лучше таскать чужими руками. И пусть французы на защите Дюнкерка постоят денек-другой, пока англичане не унесут ноги. Что же касается истории, которая может заклеймить позором, то он, Черчилль, первым в своих мемуарах назовет эвакуацию из Дюнкерка величайшей победой. Это будет нечто новое в военной доктрине: бегство выдавать за победу!

Немцы пощадили: не стали топить беглых английских солдат в проливе. Гитлер как бы намекал мятущемуся Черчиллю: не тревожься, твои войска не трону, я даже издал строжайший приказ остановиться перед Дюнкерком, но попомни - не мешай мне разделаться с французами, а потом идти на Восток.

Германские танки из Дюнкерка повернули на Париж. Город был объявлен открытым. Парижские министры набивали чемоданы золотом, бриллиантами, акциями и на лимузинах мчались на юго-запад Франции. Маршал Петен обещал им создать независимую автономию или, в крайнем случае, помочь сесть на пароход и податься в колонии. Но многие из министров не успели даже упаковать вещи. Германские колонны уже громыхали по улицам Парижа, и пьяные немецкие солдаты, размахивая бутылками бургундского вина, горланили. "Германия превыше всего!.."