Мартин Писториус - В стране драконов. Удивительная жизнь Мартина Писториуса
Слушая отца, я понимал, что усвоил еще один урок любви, которую видел между мужчинами и женщинами: иногда она игрива, как у Хенка и Арриетты, иногда спокойна, как у Ингрид и Дэйва; но, если повезет, она может длиться вечно, как у Джи-Ди и Мими. Такого рода любовь может передаваться от одного человека к другому, точно жизненная сила, которая будет утешать любого, кого коснется, и создавать воспоминания, которые не угаснут еще долгие годы после событий, их создавших.
Такова была любовь, которую знал мой отец, и сейчас, пока он говорил, я понимал, что он видит свою мать мысленным взором так же ясно, как если бы она была жива. Вспоминая эти моменты из своего детства, он чувствовал ее прикосновение и слышал ее голос, вновь становясь маленьким мальчиком, осененным такой же любовью, как и в тот день, когда он вместе с матерью консервировал персики.
41: Любить жизнь и жить любовью
Волны накатывают на пляж, и аромат жарящейся курицы смешивается с солоноватым ветром. У меня текут слюнки, когда я подношу очередной кусок мяса ко рту. Какое же оно вкусное!
Декабрь 2006 года, я сижу на пляже в Кейптауне вместе с моим другом Грэмом. Он стал пользователем ААК, поскольку перенес двусторонний инсульт ствола головного мозга, когда больше двух десятилетий назад работал на острове у побережья Южной Африки. Грэма в бессознательном состоянии доставили в больницу, а придя в себя, он узнал, что парализован полностью, не считая глаз. Ему было 25 лет.
Сегодня Грэм не может ни двигаться, ни говорить, но он настолько полон жизни, что кажется, будто эта жизненная сила способна броситься, рыча, точно лев, на любого, кто в этом усомнится. Физически целиком зависимый от других, он отказывается переезжать в родительский дом, чтобы о нем заботилась мать; такой исход предполагали все окружающие, когда его парализовало. Ведь она, в конце концов, живет на другом конце страны, а Грэм хотел продолжать жить в Кейптауне. Он перебрался в частный интернат, где живет и по сей день, и я не встречал ни одного человека, чья любовь к жизни была бы столь заразительной.
Грэм живет каждую минуту и обожает нарушать правила: я совершенно уверен, что вскоре он попросит дать ему жареной курицы, хотя ему и не положено есть твердую пищу.
Я понимаю, что такого рода желания слишком сильны, чтобы перед ними устоять. «Невозможно делать все так, как велят доктора», – говорит он любому, кто подвергает сомнению его действия. Он сказал мне, что сгорает от желания почувствовать не только вкус, но и физический акт жевания и глотания. Вот почему советы докторов Грэм время от времени забывает, ценя даже крохотный глоточек твердой пищи как сокровище.
Мы с ним познакомились на конференции года полтора назад, и сейчас я нахожусь в Кейптауне, потому что завтра мы оба будем выступать с речами на одном мероприятии. Но вначале мы приехали на этот пляж и уселись бок о бок, точно металлические птички на проводе, и смотрим на море. Жуя курицу, я думаю о фотографии, которую Грэм показал мне в этот вечер.
– Это моя знакомая, – пояснил он, пока я смотрел на красивую женщину, улыбавшуюся в камеру.
Глаза Грэма сверкают, когда он совершает небольшие доступные ему движения головой, двигая инфракрасной указкой и приводя в действие свое коммуникационное устройство для разговора со мной. Как бы мне хотелось тоже иметь возможность показать ему какую-нибудь фотографию – фотографию женщины, которую я люблю! Но я не могу этого сделать и начинаю бояться, что никогда не смогу, поскольку, получая один болезненный урок за другим, понимаю, что лишь немногие женщины способны проникнуть взглядом сквозь оболочку того тела, в котором я заперт.
Не знаю, всегда ли мне была присуща жажда любви – или ее семена были посеяны в тот день, который я отчетливо помню до сих пор, хоть и случился он больше десяти лет назад.
Была вторая половина дня, группа студенток-медсестер пришла в наш стационар, я лежал на матраце и вдруг почувствовал, что кто-то опустился на колени рядом со мной. Когда у моих губ оказалась соломинка, я поднял глаза и увидел молодую женщину.
Ее лицо обрамляли длинные каштановые волосы, и внезапно меня наполнило желание столь сильное, что я едва не задохнулся, ощутив мягкость ее ладоней. Я всем сердцем желал растянуть этот крохотный момент на целую вечность, когда эта девушка, пахнувшая цветами и солнечным светом, стала для меня целым миром. Что же вызвало во мне жажду любви – тот момент или чувства, которые я видел между Хенком и Арриеттой, Дэйвом и Ингрид, Джи-Ди и Мими? А может быть, она результат тех долгих лет преданной привязанности, которую демонстрировали мои родители, брат и сестра.
Какова бы ни была причина, жажда любви разгоралась во мне все сильнее с тех пор, как я начал общаться, и лишь теперь мне понятно, как наивен я был. Я искренне верил, что смогу собственной волей воспламенить любовь, если достаточно сильно захочу этого, и найду человека, с которым сумею разделить того рода чувства, которым стал свидетелем, будучи призрачным мальчиком. Но потом Вирна дала мне понять, что это будет намного труднее, чем казалось мне поначалу, и я попытался смириться с этим уроком. Но, хотя я бегу от своих чувств, хороня их в работе, не забывая пересчитывать иные блага, которыми одаряет меня жизнь, все же бывают моменты, когда я чувствую себя таким же одиноким, как и прежде, в те времена, когда я не мог общаться.
Я давным-давно понял, что моя любовь к Вирне была мифом, который я создал для себя, сотворенным мною неуловимым духом, которого я никогда не мог поймать в реальности. Что бы я себе ни думал, она видела во мне лишь друга, и я не могу винить ее за это. Но я не усвоил те уроки, которые она, сама того не зная, пыталась мне преподать, и вновь и вновь повторял одну и ту же ошибку. Хотя мне уже 30 лет, бывают моменты, когда мне кажется, что я понимаю женщин не больше, чем понимал тогда, когда был 12-летним мальчишкой, погруженным во тьму.
В начале этого года я вместе с отцом ездил на конференцию в Израиль и сидел в тускло освещенной аудитории, слушая, как профессор говорит о трудностях, с которыми сталкиваются люди, подобные мне, в вопросе романтических отношений. И как бы моя душа ни отказывалась в это верить, я понимал, что он прав.
С того самого момента, как я начал общаться, мои надежды снова и снова летели к женщинам, точно мотыльки на свет, и вновь я обжигался мертвящим холодом их безразличия. Я знакомился с женщинами, воспринимавшими меня как диковинку, которую следовало изучить, и с другими, считавшими меня трудностью, которую следует преодолеть. Одна женщина, с которой я познакомился в Интернете на сайте знакомств, смотрела на меня точно на животное в зоопарке, а другая, логопед, когда мы с ней встретились, вручила мне соломинку и попросила подуть в нее, словно я был ее пациентом, выполняющим дыхательные упражнения. Я жаждал сказать этим женщинами, что я – не кастрированный пес, не умеющий ни лаять, ни кусаться, что у меня есть точно такие же желания, как и у них.
