Петр Андреев - Я был похоронен заживо. Записки дивизионного разведчика
Бой шел до позднего вечера, а ночью противник оставил позиции. К утру мы по льду переправились через Оку и прошли по прекрасному сосновому бору – зоне отдыха калужан. Слева от дороги стояли уцелевшие дачи какого-то дома отдыха или санатория и чернели пепелища сожженных домов. Кое-где лежали трупы немецких солдат. На уже окоченевшую руку одного из трупов, лежавшего на спине так, что рука была поднята вверх, какой-то шутник надел головку швейной машины.
Через несколько сот метров открылась другая картина. На небольшой лесной поляне, среди уцелевших двухэтажных деревянных домов, зловеще выделялось пожарище с грудой головешек и обгоревших человеческих тел. Почерневшие тела лежали и на некотором удалении от пожарища. Позже, уже в Калуге, мы узнали, что немцы согнали в один двухэтажный дом то ли живших, то ли работавших в этих домах инвалидов и сожгли. А выбрасывавшихся из окон расстреливали.
Управление дивизиона расположилось в лесничестве. Дивизия вела бои за юго-западные окраины Калуги, пока части 50-й армии обходили город с севера. Опасаясь полного окружения, 30 декабря немцы покинули город. А мы из лесничества на одни сутки переехали в Калугу. От пребывания там ничего особенного в памяти не осталось. И все-таки на одном эпизоде хочется остановиться.
У нас во взводе топоразведки служил в то время ефрейтор, а позже сержант Саранин Иван Алексеевич. Тогда ему был 21 год. Во взводе были солдаты и старше, были и на 2–3 года моложе, но никто его не называл ни по фамилии, ни по званию, даже уже тогда, когда он стал сержантом. Все звали его только по имени – Иван.
Отличался он своей простотой и непосредственностью. Окончив школу, он поступил в Томское военно-инженерное училище железнодорожных войск. Но, проучившись год, подал заявление и был отчислен с направлением в воинскую часть рядовым. Так он попал в формировавшуюся тогда в Барабинске 194-ю стрелковую дивизию. Невысокого роста, черные густые волосы, смуглое круглое лицо с очень маленьким носом-кнопкой. Отличительной чертой его была прямота. Все, что ему приходило в голову, сразу становилось известным всем. Часто он вызывал общий смех своими переживаниями вслух, что он еще не только не имел ничего с женским полом, но даже ни разу не целовался. И, кроме того, он не знает, как подойти к женщине, а еще боится опозориться, так как у него всего четырнадцать сантиметров и больше не растет. И так уже повелось, что, когда не о чем было поговорить и посмеяться, кто-нибудь переводил разговор на проблемы Саранина.
Так и в тот раз. Расположившись в квартире молодой, лет тридцати, женщины, стали, по обыкновению, зубоскалить над Сараниным. Надо заметить, что он никогда на это не обижался, наоборот, всегда поддерживал разговор. Хозяйка же, занимаясь своими делами, прислушивалась к разговору и, проходя мимо, все время старалась как-то задеть Саранина. Когда же, накормив нас картошкой, она стала укладываться спать в своем закутке, затащила туда и его. Похихикав между собой, мы уснули. Еще до рассвета получили приказ на сборы в дорогу. Хозяйка, хмурая, возилась у печи, а Саранина пришлось на руках выносить в сани. Он не мог ходить. Позже рассказывал, что он не только что-нибудь совершить, а даже дышать боялся. Саранин выздоровел. Боль прошла без врачебной помощи, а разговоров и смеха хватило до конца войны на все управление дивизиона.
Газеты в те дни много писали о больших трофеях, захваченных в Калуге, – танках, орудиях, пулеметах, минометах, 350 автомашинах и бронетранспортерах и большом количестве боеприпасов.
За боевые заслуги наша 258-я стрелковая дивизия была переименована в 12-ю гвардейскую стрелковую дивизию, а командир дивизии полковник Сиязов был награжден орденом Красного Знамени и получил звание генерал-майора.
Отдохнув и обогревшись в Калуге, на что было отведено чуть больше суток, мы снова вступили в бой. Направление на северо-восток, на Полотняный завод.
Бои здесь ничем особенным не отличались, разве только особенно активными действиями немецкой авиации. Самолеты все время утюжили наши позиции. Мы могли покидать укрытие лишь в те 15–20 минут, когда они улетали на заправку или в нелетную погоду, что бывало очень редко.
Летали немцы совершенно безнаказанно, как бы издеваясь над нами, где хотели и как хотели. Не находя значительных целей, стали охотиться не только за отдельными подводами, но и за одиночными солдатами. Рассказывали, что как-то самолет дважды обстрелял из пулеметов какого-то солдата и, обнаружив, что оба захода оказались безрезультатными, в третьем заходе не стал расходовать патроны, а убил солдата выпущенным шасси. Как-то я тоже имел неосторожность выехать утром в седле и был настигнут самолетом. Сам остался невредимым, а лошадь погибла.
Обстановка в воздухе заставила наше командование вести наступательные бои ночью.
В Полотняном заводе около суток мы жили в каком-то флигеле в парке. Думаю, что это был парк Гончаровых. Недалеко от нашего дома была заснеженная поляна с укутанным снегом памятником в центре. Видны были и разбросанные по парку строения. И сейчас очень жалко, что тогда мы не осмотрели место, связанное с жизнью А.С. Пушкина. Тогда мы жили лишь одним днем, усталые, измученные боями, полуголодные и холодные. Сейчас кажется странным, что, пробыв в Калуге более суток, я так и не видел города. Единственное, что я разглядел и хорошо запомнил, – это какой-то сад с высокими деревьями и каким-то памятником перед окнами дома, где мы ночевали.
Дивизия выведена из боев, и мы совершаем 120—150-километровый марш строго на юг, на Сухиничи, где противник перешел в контрнаступление и отбросил 10-ю армию генерал-лейтенанта Голикова на 45 километров.
Город Сухиничи, крупный железнодорожный узел, был окружен нашими войсками. Но противник нанес удар извне по юго-западному флангу и прорвался в город, деблокировав его. Нашу дивизию вывели из состава 50-й армии генерал-лейтенанта Болдырева и передали в распоряжение командования 10-й армии. Дивизия заняла оборону западнее города в направлении на Усты. Утром противник вновь перешел в наступление, и один из полков откатился назад, оставив три деревни. Но дивизия все же сумела остановить наступление немцев, вернула оставленные позиции и, продвинувшись на юго-запад, освободила еще несколько деревень. Противник, опасаясь, что гарнизон Сухиничей окажется в глубоком тылу русских, оставил город. Начиная с Сухиничей немцы изменили тактику. Впервые на участках действия нашей дивизии они перешли от обороны в населенных пунктах к обороне в поле. На черной, испещренной разрывами снарядов холмистой равнине снег был изрезан гусеницами танков, а по склонам холмов тянулись траншеи.
