Неизвестен Автор - Полководцы и военачальники Великой Отечественной (Выпуск 3)

По требованию командующего вызвали и боевого товарища ефрейтора. Комбат подтвердил, что, дескать, верно, один из них не уступает другому. Сражались друзья еще под Тихвином, затем форсировали Волхов, прорывали блокаду Ленинграда...

Комполка, хитровато прищурившись, поглядывал на него и ждал, как же выйдет начальство из создавшегося положения. А генерал армии, радуясь в душе, отчитал его за непредставление к награде в положенное время заслуженных воинов, с напускной суровостью сделал выговор тому, кто только что в качестве "позывных" использовал ругательные слова, а потом... Потом наградил орденами обоих солдат. И возвращался на свой командный пункт в приподнятом настроении. Он считал хорошим, даже отличным тот день, потому что была отбита у врага высота, потому что увидел, с каким рвением несут службу отличившийся комбат и его подчиненные, потому, наконец, что встретил в тот день двух бывалых солдат-пулеметчиков, русского и татарина, которые плечом к плечу били ненавистного врага и не считали возможным, чтобы в этом боевом братстве был выделен кто-то один из них.

Пожалуй, именно это обстоятельство, эта встреча особенно ярко запечатлела тот день в его памяти. Потому что признание одним из солдат равного со своим боевым товарищем права на награду означало, что он признает за ним и равную долю в их общих усилиях по защите Родины, равную ответственность, с которой исполняют оба они свой воинский долг перед ней. А это превыше всего почитал в советском человеке Кирилл Афанасьевич.

Есть высшее из всех гражданских прав: Во имя жизни встретить ветер боя...

Эти строки, прочитанные в каком-то толстом журнале вскоре после советско-финляндской войны и принадлежавшие, насколько помнилось, Степану Щипачеву, жили в его сердце. Ни в чем он не поступился, чтобы собственную судьбу в лихую годину мерить иной мерой. Поэтому рядом с ним воевал его сын - лейтенант Владимир Мерецков (ныне Владимир Кириллович генерал армии). С января 1942 года и до конца войны с небольшими перерывами находилась на фронте и жена Кирилла Афанасьевича. Вместе с другими медицинскими работниками Волховского фронта Евдокия Петровна Мерецкова проверяла состояние работы в госпиталях, оказывала помощь врачам.

Ни себя, ни членов семьи он не выделял из общего строя. Осенью 1942 года в расположении одного из полков у переднего края командующий Волховским фронтом с группой сопровождавших его офицеров попал под сильный артиллерийский обстрел. Взрывная волна от разорвавшегося снаряда швырнула его на землю. Подбежавший начальник оперативного отдела помог подняться и, видно, не в первый раз стал говорить о требовании Верховного Главнокомандующего не появляться без крайней необходимости в опасных местах.

Устало посмотрев на встревоженного генерала, Кирилл Афанасьевич сказал:

- Некогда сейчас о себе думать. Обстановка-то, видите, какая?

В его словах не было и капли бравады. Он честно делил солдатскую долю с теми, кем командовал, не искал привилегий ни себе, ни своим близким.

Спустя много лет после окончания войны Мерецков счел возможным рассказать памятный, как он подчеркнул, случай, который произошел в зимний период боев за Мгу. "После прорыва ленинградской блокады, - писал он, 54-я армия проводила операцию, направленную на то, чтобы не позволить врагу создать под Мгой сильную группировку с целью ликвидировать только что созданный коридор к югу от Ладоги. Армия нанесла удар в сторону Чудова, сумела отвлечь на себя фашистские войска, предназначенные для прорыва к Шлиссельбургу, и свою задачу выполнила. Знакомиться с обстановкой в этом районе прибыл представитель Ставки К. Е. Ворошилов. Я сопровождал его. Мы были на командном пункте дивизии, вклинившейся в расположение противника. Вдруг поднялась стрельба. Выскакиваем из землянки. В чем дело? Оказалось, что вражеский десант автоматчиков при поддержке самоходок прорвался и окружает КП. Мы, вероятно, сумели бы пробиться к своим, но, отвечая за безопасность представителя Ставки, я не мог рисковать. Связываюсь по телефону с 7-й гвардейской танковой бригадой и приказываю прислать на выручку танки. Комбриг докладывает, что все боевые машины выполняют задание, налицо один танковый взвод, да и тот после боя не в полном составе.

Делать нечего. Пока пара танков мчится к КП, организуем круговую оборону подручными силами. Несколько связистов и личная охрана развернулись в жидкую цепочку и залегли с автоматами. Минут пятнадцать отбивались. Но вот показались наши танки. Сразу же наши бойцы поднялись в атаку, следуя за танками, смяли фашистов и отбросили на полкилометра, а потом подоспевшая пехота завершила разгром прорвавшейся вражеской группировки. Когда стрельба улеглась, в блиндаж вошел танкист, весь в копоти, и доложил: "Товарищ генерал армии, ваше приказание выполнено. Прорвавшийся противник разгромлен и отброшен!"

Ворошилов вгляделся в танкиста и воскликнул:

- Кирилл Афанасьевич, ведь это твой сын!

Климент Ефремович видел моего сына еще до войны и теперь сразу узнал его. Лейтенант Владимир Мерецков командовал танковым взводом в 7-й гвардейской танковой бригаде. Когда я звонил в бригаду, Владимир как раз подвернулся под руку комбригу и был послан к нам на выручку.

Мне нечасто приходилось видеться с сыном, но я следил за ним. До меня доходили вести, что боевую службу он несет образцово. Теперь можно признаться, что нередко меня грызли опасения и тревога, как и всякого другого отца, чей сын сражался на фронте. А тогда старался не показывать даже и вида. Помню, на вопрос К. Е. Ворошилова: "Этот сын - твой единственный?" - я ответил: "Все бойцы тут мои дети", - но внутренне гордился сыном, что в свои 18 лет он честно и верно служит Родине. Там, на фронте, он вступил в члены нашей партии. Мне и моей жене было очень приятно узнать эту весть".

Опасения и тревога нередко терзали его, как и всякого другого отца, он сам говорит об этом. Добавим от себя: в отличие от великого множества других отцов Мерецков, обладая властью командующего фронтом, казалось, мог бы единственного сына уберечь от того, чтобы тот водил в атаку танковый взвод, найти для него местечко и поспокойней. Но в том-то и заключается суть, что не мог, не считал себя вправе так поступить. Именно потому, что ему дано было право посылать в бой тысячи и тысячи солдат! Его сын тоже был солдатом...

Мгинские бои в конце концов лишили врага надежд на то, что ему удастся потушить спасительную для Ленинграда "Искру". С вдававшегося в наше расположение мгинского выступа вражеская артиллерия долгое время досаждала своим огнем "дороге победы" - так была названа новая железнодорожная магистраль, отлично дополнившая ладожскую "Дорогу жизни" после прорыва блокады. Особенно опасен был обстрел, который велся с поставленных на рельсы нескольких платформ дальнобойных орудий. Тогда командующие обоих братских фронтов Мерецков и Говоров пустили в дело всю имевшуюся в их распоряжении крупнокалиберную артиллерию. В поддержку ей были привлечены артиллерийские орудия, снятые с кораблей Балтийского флота. Последовал ряд мощных огневых налетов. Вражеские батареи умолкли.