Николай Шмелев - С малых высот

Болгария! Как-то нас встретит народ этой страны?!

Техники деловито размахивали флажками, указывая стоянки. Поставив самолеты на отведенные места, мы выключили моторы и по краю аэродрома пошли к деревне. Здесь нам придется жить до перелета на новый аэродром.

Едва мы появились в деревне, как нас окружила группа болгар и болгарок. Одеты они были просто, но опрятно. Очень удивила нас их обувь - лапти из кожи, которые они называют постолами. В сопровождении местных жителей мы пошли по улице, останавливаясь возле домов, когда комендант коротко командовал: "Здесь!"

Помнится, классики русской литературы называли эту процедуру "определением на постой". Но здесь развод только внешне выглядел по-старому. Для хозяев мы были не навязанными жильцами, а самыми желанными гостями. Каждый болгарин хотел, чтобы к нему определили как можно больше советских летчиков. У него найдется место всем "братушкам".

Вот и мне комендант сказал короткое "здесь". Попрощавшись с друзьями, я зашагал к указанному дому, сопровождаемый хозяином и его соседями. С этого момента началось то, что невозможно назвать обычной беседой. Скорее, она напоминала шумную пресс-конференцию. Со всех сторон сыпались самые разнообразные вопросы: откуда родом, сколько лет, давно ли в боях, был ли ранен, есть ли мать и отец? Потом, когда речь зашла о наших грозных самолетах, у меня спросили: "Что означают белые надписи на самолетах?"

Говорить пришлось много. Рассказал я болгарским крестьянам и о развернувшемся в нашем народе патриотическом движении по сбору средств на покупку боевой техники, и о самолетах, построенных на сбережения трудящихся Башкирии.

Такие беседы пришлось проводить почти всем нашим летчикам. Мы, словно полпреды родной Отчизны, рассказывали о ее городах и селах, о трудолюбивом советском народе, о великих победах над самым злейшим врагом - фашизмом. И не раз наши разговоры прерывались боевым возгласом болгар:

- Смерть фашизму! Свобода народу!

Однажды, придя на аэродром, я увидел на стоянке группу "свежих" летчиков. Употребляю это слово только потому, что новое пополнение состояло в основном из хорошо знакомых мне людей.

В центре стоял низкорослый лейтенант с горбатеньким носом на открытом лице. В нем я сразу узнал Николая Сербиненко. О чем-то рассказывая, он показывал собеседникам серебристый портсигар.

Подошел, поздоровался, познакомился с новичками. В отличие от "старичков" они держались робко, настороженно.

- Товарищ командир, - обратился ко мне Сербиненко. - Ваше задание выполнено. Вот портсигар. В нем наша русская земля!

Все невольно опустили руки по швам, приняв стойку "смирно", Я взял драгоценный подарок и задумался. Смолкли и остальные. В эту минуту, видимо, каждый унесся своими мыслями куда-то далеко-далеко, на родную землю.

- Спасибо, Коля, спасибо, родной! - сказал я наконец, с трудом сдерживая волнение.

Николай Сербиненко был одним из лучших летчиков полка, дисциплинированным, исполнительным. Из-за маленького роста ему вначале было трудно летать на штурмовике. Приходилось перед каждым вылетом класть на сиденье самолетные чехлы, но вскоре изобретательные механики сделали для него специальную подушку. Ножные педали выдвинули до отказа. "Недостаток" был устранен.

Летал Сербиненко смело, уверенно. С лета 1942 года он совершил более шестисот боевых вылетов на По-2 и около тридцати на Ил-2. Грудь его украшали четыре ордена. "Мал золотник, да дорог", - говорили о нем товарищи. За отличное выполнение боевых заданий он был награжден почетной грамотой ЦК ВЛКСМ.

Некоторое время Николай отсутствовал в полку. Он ездил получать новую технику. Заодно привез пополнение, а мне - самый дорогой подарок с Родины.

- Мы вместе насыпали землю в портсигар, - сказал смуглолицый, худощавый Георгий Дорохов. Среди молодых он выделялся своей собранностью, подтянутостью.

Летчики и механики стали наперебой рассказывать, как они получали новые самолеты, с какой любовью встречали их советские люди в тылу.

Мы уже почти два месяца находились за границей. Каждое слово о родной земле наполняло наши сердца радостью и гордостью. Верно говорится в пословице, что на чужой стороне Родина милей вдвойне.

Портсигар с землей я положил в планшет.

- Пусть он будет вашим талисманом, - сказал Петр Орлов.

- Почему только командира? - возразил младший лейтенант Косачев. - Раз командир водит нас в бой, значит, это и наш талисман!

- Правильно, правильно! - поддержали его остальные.

Эти рассуждения меня насторожили. Я давно заметил, что некоторые летчики начинают всерьез верить в различные талисманы и приметы: "перед вылетом бриться нельзя - собьют", "подкова приносит счастье". Надо было развенчать эти заблуждения.

- А что такое талисман? - спросил я, обращаясь ко всем.

- Действительно, что же такое талисман? - подхватил кто-то мой вопрос.

- Давайте присядем и поговорим, - предложил командир звена Михаил Антипов.

Все расположились под крылом самолета. С близких отрогов гор дул легкий, освежающий ветерок.

Не раз уже бывало, когда в споре возникал какой-либо вопрос, мне приходилось сразу же, без подготовки, проводить беседу. Вот и теперь разговор о талисманах зашел так далеко, что его не хотелось откладывать.

- Так вот, товарищи, - начал я не совсем уверенно, - талисман - это предмет, который, по мнению суеверных людей, приносит удачу, счастье. Разные талисманы носили люди: от болезней, от ран, даже от смерти. К сожалению, и некоторые наши летчики еще верят приметам, летают с талисманами.

Сербиненко скосил глаза на сидевшего рядом Орлова и улыбнулся.

- Так и в верующие попадешь, - заметил Петр Орлов. - Вот я не верю ни в бога, ни в черта. А ты, - добавил он, посмотрев на меня, - до сих пор летаешь с подковой. Разве это не талисман?

С Орловым мы воюем вместе с весны 1942 года. Когда летали на По-2, он считался одним из лучших летчиков полка. Этой славы он не уронил и пересев на штурмовик. Его вольное обращение ко мне никого не удивило: все знали наши дружеские отношения.

Орлову казалось, что он меня "уел", вывел на "чистую воду". Да не тут-то было. Я улыбнулся и спокойно пояснил:

- Да, Петя, когда-то летал и тоже вроде бы верил в подкову. Но давно уже выбросил! В одном из вылетов у меня над целью неожиданно отказало все оборудование. Стрелки электрических приборов встали на нули. Даже радиостанция работать перестала.

Все с удивлением посмотрели на меня, а я продолжал:

- Когда вернулся с задания, то сразу сделал нагоняй механикам, а потом пожаловался командиру полка на плохую работу специалистов. Не успел я изложить свои претензии, как явился инженер дивизии и принес - что бы вы думали? - подкову! "Вот, товарищ Шевригин, - сказал он командиру полка, Шмелев, видимо, суеверный, с подковой летает. Она-то и замкнула электросеть самолета. Все предохранители сгорели. А он, видите, разносит механиков".