Владимир Хазан - Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том II: В Палестине (1919–1942)

Ничего не имею, конечно, против того, чтобы с Вами встретиться. Но я последнее время не совсем здоров. И очень занят. Буду в Tel Aviv е недели через две, вероятно. Тогда увижу Вас.

С уважением,

ПР

Получив от Рутенберга первую отповедь, Яари-Полескин от своего замысла тем не менее не отступил, и, как мы уже имели случай отметить, скорее все-таки к счастью, нежели к сожалению. Хотя ему было бесповоротно отказано в доверительной поддержке со стороны автора, хранителя бесценной исторической информации, никто не мог запретить пользоваться доступными источниками, которые он продолжал накапливать. В марте 1936 г. Полескин вторично обратился к Рутенбергу, напомнив о своем предложении, и 18 марта вновь получил однозначный отказ. В ответном письме, написанном на следующий день, 19 марта, он выражал по этому поводу сожаление и надежду – сожалел о том, что его предложение по-прежнему неприемлемо, и надеялся на то, что времена когда-нибудь изменятся к лучшему. А в ожидании этих времен, уверял настойчивый автор, он не станет сидеть сложа руки и продолжит сбор материала для книги. В письме говорилось о том, что несмотря на безвыходное экономическое положение, он тратит последние суммы на приобретение ценных исторических сведений.

Вообще же это письмо представляло отчаянный крик о помощи. Из него мы, кстати, узнаем, что некоторое время назад Полескин, будучи болен, уже обращался к Рутенбергу с просьбой прислать деньги на лечение, и суровый, но милосердный Пинхас Моисеевич эту просьбу выполнил. Ныне Полескин, в очередной раз загнанный судьбой в угол, обращался к герою своей будущей книги и просил оказать ему финансовую помощь. Мы не располагаем материалами относительно того, как отреагировал Рутенберг на новую просьбу писателя, но можно почти не сомневаться, что и на этот раз она не была оставлена без внимания.

Помимо прочего, письмо Полескина представляет интерес как свидетельство того бедственного положения, в котором находились писатели в экономически нищей еврейской Палестине, вынужденные с трудом существовать на свои скудные литературные заработки. Полескин, проживший к тому времени в Палестине 31 год, писал об отсутствии в доме продуктов питания, об отключенном из-за неуплаты элекричестве, о том, что он за гроши вынужден продавать свою библиотеку, дабы хоть как-то свести концы с концами.

В ряде писем он уговаривает Рутенберга купить у него коллекцию газетных и журнальных вырезок, которая собралась у него за несколько лет сбора материала на книгу. Полагая, что для адресата они представляют интерес – то ли по причине объяснимого человеческого тщеславия, то ли как объективная биохроника, Полескин писал, что им проработано 1000 единиц источников. Весь этот огромный, занимающий целый шкаф, архив, добавлял он, может быть передан его законному владельцу всего за 50 фунтов7.

Рутенберг, у которого не было не только охоты, но и лишнего времени читать пространные письма Полескина (вспомним из приводившегося ранее письма к нему М. Вильбушевич-Шохат: «Да и Вы длинных разговоров не любите»), отвечал ему со сдержанной прямотой. Сдержанность была в данном случае не только данью вынужденной вежливости, но и признанием известных заслуг Полескина как человека, по-своему добросовестного и тщательного, действительно собравшего необозримую библиотеку газетно-журнальных вырезок на разных языках, на которых писали о Рутенберге: русском, английском, немецком, французском, итальянском, идише, иврите. Самого Рутенберга, повторяем, это интересовало чрезвычайно мало, но больного и голодающего писателя было по-человечески жаль, безотносительно к его заслугам перед литературой и исторической наукой ему следовало хоть чем-то помочь.

В I: 3 уже приводилось письмо Полескину (от 2 сентября 1939 г.), в котором, получив книгу о себе, Рутенберг давал ей в целом суровый и негативный разбор. Реакция героя, естественно, расстроила автора. На письмо Полескина (от 10 ноября), в котором он попытался выставить какие-то контраргументы, а заодно продать свой архив (15 больших томов), Рутенберг отвечал:

11 ноября <1>939

H<aifa>

Дорогой мой Полескин

Очень занят. Жестокой, срочной, тяжелой работой. Письма Ваши очень длинны. Не только отвечать на них, но даже читать их физически трудно.

Письмом моим не имел в виду огорчать Вас. Сказал Вам мое мнение о книге на тему, по существу важную. Независимо касательства к ней моего имени.

Материалы Ваши, по-моему, не представляют никакой ценности. Что тот или другой корреспондент газеты написал по вопросу, о котором он ничего почти не знал и мало понимал, не представляет собою исторической ценности. Я этим заниматься, сейчас во всяком случае, не могу.

<…> Попрошу Шапиро передать Вам десять ф<унтов>, чтобы помочь Вам в это тяжелое время.

Выбросьте из головы, что подозреваю Вас в погоне за большими деньгами, когда пишете книги.

С пожеланием добра

П. Рутенберг

В другом, недатированном, письме ему Рутенберг, начинавший уже испытывать нешуточное раздражение от нескончаемых посланий, которыми бомбардировал его Полескин, где – в который раз! – растолковывал внятно усвоенный адресатом мотив, вновь просит быть в письмах лаконичнее, поскольку «нет возможности их читать». И вновь вступает в спор с докучливым писателем, продолжавшим доказывать ему, и, пожалуй, не без справедливости, важность сохранения всего написанного о нем:

Ваши объяснения, – пишет Рутенберг, – неправильны. Тем, что кто-то где-то пишет обо мне, не интересуюсь. Здесь, покуда я являюсь активным фактором нашей жизни, никто не имеет права путать мне мои карты. Даже концентрированием внимания на мне, когда я считаю это практически вредным.

Кроме официальных документов, материалы Ваши обо мне – собрание статей поверхностных, некомпетентных корреспондентов сенсационных или несенсационных газет. Никакой ценности не имеют. Несколько серьезных документов Вы как-то достали. Случайных. Опубликование части их – о роли Тавфика8 напр. – определенно вредно. Человек этот играет сейчас и будет играть большую роль в нашей судьбе. Напоминание о его грехах молодости обойдется нам дорого.

Некоторые идеи Ваши «блестящие», как сравнение с Moshe rabeinu9, отталкивающе неприличны.

О моем согласии на разрешение продажи земли евреям, которое Вы «тактично замалчиваете», ничего не знаю.

В искренности Вашей не сомневаюсь. Но при всем Вашем добром желании книга поверхностная. И при настоящих обстоятельствах – вредная.

В одном из последних писем к Рутенбергу доведенный до отчаянного безденежья писатель просил своего всемогущего адресата выхлопотать ему любое место в электрической компании. Эту просьбу тот мог выполнить еще меньше, чем согласиться признать книгу Полескина заслуживающей внимания: