Анна Менделеева - Менделеев в жизни

   Но возвращусь к рассказу. Александр Александрович стал руководить Бобловскими спектаклями. У нас всегда время от времени бывали они, но отношение к ним и постановка носили детский характер. Возможны были такие курьезы. Исполняли детскую пьесу -- сказку, сочиненную племянницей Дмитрия Ивановича, Надеждой Яковлевной Капустиной. На сцене должен был появиться волк, в дупле пряталась заблудившаяся Маша, которую играла 10-летняя Люба. Роль волка была поручена скотнице Федосье; худенькая, поворотливая, она на репетициях отлично исполняла на четвереньках роль волка. Костюм был великолепен -- настоящая волчья шкура прикрывала всю небольшую фигурку Федосьи. Спектакль к общему восторгу удостоил своим присутствием Дмитрий Иванович, которого усадили на самом почетном месте 1-го ряда посредине. Все шло хорошо. Дошли до самого эффектного места -- появления волка. Волк-Федосья вышел из лесу, как ему полагается на четвереньках, озираясь и обнюхивая кровожадно воздух. Уже волк дополз до средины сцены; тут из-под волчьей кожи Федосья увидала одним глазом Дмитрия Ивановича. "Здравствуйте, барин", быстро встав на задние лапы, сказал волк; -- "не барин, матушка, а Дмитрий Иванович", -- поправил волка не любивший слова "барин" Дмитрий Иванович. "Здравствуйте, Дмитрий Иванович", покорно поправился волк, стал на четвереньки и, продолжая свою роль, пополз к дуплу, где задыхалась от смеха Маша. Автор был ошеломлен. "Ведь ты волк -- волк, несс-чассс-тная", шипел автор за кулисами. Публика неистово хохотала, хлопала и стучала.

   С появлением Александра Александровича началась, можно сказать, новая эра. Он поставил все на должную высоту. Репертуар был установлен классический, самое большое место было отдано Шекспиру, Пушкину, Грибоедову; исполнялся также Чехов. Александр Александрович своим горячим отношением к поэзии и драме увлек своих юных друзей, а дома своих родных. Приготовление костюмов было поручено бабушке. Сооружая костюм Гамлета, она долго не могла найти пера для его берета; купить в деревне, конечно, было негде, и вот она отправилась в поле, сопровождаемая шутками семьи, поискать какое-нибудь перо, потерянное птицей. Надежды увенчались полным успехом; после долгих поисков она, усталая, но торжествующая, несла перо ястреба; прикрепила его к беретке, которая вышла хоть куда, а главное очень шла к 17-летнему артисту. Трогательное было отношение молодой труппы к исполнению произведений авторов, перед которыми они благоговели со всем пылом юности, искренностью, цельностью. Роскошное лето, уединение сельской жизни -- все позволяло отдаться делу. В свободное время ходили в лес, в поле смотреть закат или открывать новые места. Раз как-то Александр Александрович нашел на нашем поле "высшую точку", с которой можно было насчитать 30 церквей.

   Любили также все, и Александр Александрович тоже, сидеть на верхней террасе дома, откуда открывался такой чудный вид. Александр Александрович часто читал вслух, но тогда не читал еще своих стихов -- он целомудренно хранил их, как и свою любовь; а в то время он поклонялся уже "прекрасной даме", служил ей. Почти все стихи того времени писаны под впечатлением его будущей жены.

   Это время было временем роста поэта и, вероятно, лучшим в его непродолжительной жизни. Больной, умирающий, он сказал своей матери, что мог бы сжечь все свои произведения, кроме стихов "о прекрасной даме". На наших глазах развивалась поэма любви, сильной, как стихия. В моей памяти впечатления того времени сливаются в одну сказочную картину: дали, зори, грозы; на белом коне ездит юный, прекрасный всадник. Александра Александровича часто видели верхом, ездившим вокруг Боблова, где он сдерживался бывать слишком часто, но его туда постоянно тянуло -- там жила его суженая, его любовь. Когда Андрей Белый в первый раз увидел вместе Александра Александровича с его женой, у него вырвалось: "царевич с царевной". В дни репетиций белый конь со своим всадником поворачивал к бобловскому дому, где его поджидала "царевна" со своими милыми подругами. После обычных приветствий все спешили в сенной сарай -- импровизированный театр. Старый бревенчатый сарай видел настоящее священнодействие -- столько вкладывалось вдохновения, чувств и благоговения к искусству. Репетиции и приготовления к спектаклю давали артистам много наслаждения и интереса: костюмы, декорации, устройство сцены, зрительного зала, -- все делали сами или под своим надзором. Во все было вложено много любви, находчивости и таланта. Но самые спектакли иногда приносили большие огорчения. Публику, кроме родственников и соседей, составляли крестьяне ближних деревень. Репертуар совершенно не подходил под уровень их развития. Происходило следующее: в патетических местах ролей Гамлета, Чацкого, Ромео начинался хохот, который усиливался по мере развития спектакля. "Представление" в понятии деревни того времени должно было непременно потешать, смешить; так как в стихах вышеупомянутых авторов, произносимых спокойно, не было ничего смешного, то когда наступало волнение, жесты, -- они думали, что вот тут-то и начинается, и разряжали свою скуку взрывами хохота, что очень смущало артистов. Чем патетичнее была сцена, тем громче был смех. Другие забывали, что это представление,-- видели в артистах знакомые им лица: "Шахматовский барин-то как к нашей барышне-то, только, шалишь, не на таковскую напал", и так далее, и опять смех. Женская половина зрителей, наоборот, видела все со слезливой стороны. Раз одна из зрительниц на другой день после представления Гамлета делилась своими впечатлениями с другой: "Он, милая моя, говорил-говорил, говорил-говорил, а тут как замахал руками, -- вишь драться хотел, а Маруся-то и утопилась". Офелия превратилась в Марусю. Свежо предание, а верится с трудом. Артисты огорчались, но не унывали. Их художественная совесть могла быть спокойна -- игра их была талантлива. Александр Александрович, как исполнитель, был сильнее всех с технической стороны. Исполнение же 16-летней Любови Дмитриевны роли Офелии, например, было необыкновенно трогательно. Она не знала тогда сценических приемов и эффектов и жила на сцене. Офелия ее не была английской девушкой или русской, а просто девической душой. Как трепетно, вдумчиво слушала она монолог Гамлета и не делала жесты, а они выходили у нее бессознательно, были полны робкой полудетской грации, так же как и выражение лица.

   Александр Александрович находил все больше и больше вдохновения в Боблове, что видно из его стихов. Так проходила весна жизни Александра Александровича Блок и его будущей жены -- красиво, радостно, богато внутренней жизнью.

   Зимой он продолжал бывать у нас; своих стихов не читал, хотя и писал их в этот период очень много. Раз, впрочем, прочел юмористическую пьеску, забавную и остроумную.