Михаил Люстров - Фонвизин

Простакова же хвалит время, когда ее отец, «старинный» человек, мыслящий категориями допетровской Руси, угрожал родительским проклятием тому из детей, «который что-нибудь переймет у басурманов», и прямо противопоставляет свой век веку нынешнему. Между тем «бабушка» Простакова, судя по всему, не старше автора комедии «Недоросль» и, следовательно, ее молодость приходится на эпоху правления все той же императрицы Елизаветы Петровны. Примерно таким же образом злобные «старушки» из комедии Екатерины «О, время» сравнивают современность с любезным их сердцу послепетровским временем и тоскуют о его окончании.

Фонвизин, использовавший в качестве одного из источников своей пьесы творение Екатерины, в «Недоросле» заявляет о себе как об усердном помощнике императрицы. Высмеивая, по образцу венценосной писательницы, косных «уродов», невозможных в «благоучрежденном государстве», Фонвизин время от времени открыто прославляет великую Екатерину. «Достойный престола государь стремится возвысить души своих подданных. Мы это видим своими глазами», — объявляет Стародум восхищенному его речами Правдину. Правдин же, честно исполняющий должность в наместничестве, на деле показывает, что в этой империи «злонравным невеждам» и скотоподобным тиранам места нет, и берет «дом и деревни» проявившего «крайнее слабомыслие» мужа «презлой фурии» Простаковой под государственную опеку. Благодаря человеколюбивым устремлениям нынешнего правительства «в деревне Простаковых» справедливость торжествует, порок получает надлежащий отпор, а добродетель — заслуженную награду. Четверка отрицательных персонажей комедии потерпела сокрушительное поражение: всесильная некогда Простакова теряет власть и отвернувшегося от нее сына, испуганный Скотинин спасается бегством, «дурак безсчетный» Простаков остолбенел и не подает признаков жизни, а равнодушный ко всему, но не потерянный для отечества Митрофан отправляется служить (правда, неизвестно по какой линии, гражданской или военной).

После короткой и яростной схватки, в которой участвовали все положительные герои комедии, к покорности были приведены члены шайки, связанные между собой родственными узами. И действительно, все отрицательные персонажи комедии чувствуют себя единой семьей: «Ну, сестра, хорошу было шутку… Ба! Что это! Все наши на коленях!» — говорит Скотинин, став свидетелем разгрома заговора Простаковой. Но принадлежность к одной фамилии не уберегает их, однако, от постоянных внутренних раздоров, ожесточенных перебранок, едва не переходящих в драки. И не только персонажей «Недоросля»: точно так же Бригадир, неоднократно порывавшийся поколотить и сына Иванушку, и несчастную Бригадиршу, покидает дом Советника со словами: «Вон, все мои!»

Добродетельные же герои испытывают к поверженному неприятелю брезгливость, а то и жалость. «И преступление, и раскаяние в ней презрения достойны», — замечает Милон, увидев умоляющую о пощаде хозяйку дома; «Сударыня, — обращается великодушный Стародум к тоскующей Простаковой, — ты сама себя почувствуешь лучше, потеряв силу делать другим дурно». Добросердечные Стародум и Софья не желают погибели своему врагу и готовы проявить милосердие. Дарованное ей прощение Простакова с радостью принимает и тотчас же представляет неоспоримые доказательства своей неисправимости. Героям-победителям приходится признать, что суровое наказание Простаковой — мера, спасительная для общества, и всячески приветствовать совершающееся правосудие. Но и сейчас эти милосердные господа жалеют обессиленную Простакову и первые приходят на помощь оставленной всеми и лишившейся чувств «фурии». В прекрасно устроенном государстве, где имеющие душу и сердце дворяне честно исполняют свой общественный долг, где жены питают к своим разумным мужьям «сердечную дружбу», где крестьяне помнят об обязанности повиновения и усердно работают на своих господ, добродетельные герои не могут не быть счастливыми: теперь ничто не препятствует браку Софьи и Милона, в Москву их сопровождает убежденный в справедливости своих принципов Стародум, а Правдин с чувством честно выполненного долга остается распоряжаться на месте, очищенном от злонравных чудовищ. Кажется, Фонвизин описывает не только петровскую, но и екатерининскую идиллию и противопоставляет ее совсем другим эпохам.

Насколько идейные установки комедии Фонвизина пришлись по вкусу Екатерине II, можно было бы определить по сценической истории «Недоросля». Однако узнать отношение императрицы к творению своего соперника и собрата по перу лишь на этом основании оказывается не так просто: хлопоча о постановке пьесы в старой и новой столицах, Фонвизин сталкивается с некоторыми сложностями, но о сознательном противодействии инсценировке «Недоросля» со стороны двора не известно ничего. Больше того, в первой половине 1780-х годов Екатерина категорически отказывается препятствовать постановкам или публикациям весьма «сомнительных» сочинений. Например, представленная в Москве в феврале 1785 года антитираническая трагедия Николая Петровича Николева «Сорена и Замир» оппозиционерами старой столицы была принята с восторгом; по некоторым свидетельствам, присутствовавший на спектакле «персональный оскорбитель» императрицы Петр Панин не мог сдержать чувств и плакал вместе с прочими «смотрителями». Узнав о случившемся, главнокомандующий Москвы Яков Александрович Брюс поспешил принять срочные меры: своей властью исключил крамольную пьесу из репертуара театра и просил императрицу о полном ее запрещении. У Екатерины предложение Брюса поддержки не нашло, и в своем ответе она просит неистового генерал-аншефа отказаться от неоправданно суровых мер. «Удивляюсь, граф Яков Александрович, что вы остановили представление трагедии, как видно, принятой с удовольствием всею публикой. Смысл таких стихов, которые вы заметили, никакого не имеет отношения к вашей государыне. Автор восстает против самовластия тиранов, а Екатерину вы называете матерью», — замечает просвещенная и весьма либеральная монархиня. С другой стороны, очевидно, что появление новой комедии нелюбимого ею Фонвизина Екатерина не приветствовала, отсутствовала на первых спектаклях и познакомилась с сокращенным, лишенным некоторых нравоучительных рассуждений Стародума и, судя по всему, сильно огорчившим ее вариантом «Недоросля» лишь 1 сентября 1787 года. Эта постановка была приурочена ко дню именин двоюродного брата драматурга и фаворита императрицы Александра Матвеевича Дмитриева-Мамонова; после спектакля императрица планировала наградить виновника торжества орденом, но посмотрев пьесу, расстроилась настолько, что от своего первоначального намерения отказалась и даже объявила своему любимцу недельный бойкот.