Владимир Федюк - Керенский

Жалобы заключенных вызывали у охраны в лучшем случае злорадство, а чаще — неприкрытое раздражение. Под стать охране был и тюремный врач доктор Серебряников, казалось, получавший удовольствие от вида чужих страданий. Но в конце апреля Серебряников был смещен и на его место назначен И. И. Манухин. Добрую память об этом человеке сохранили многие десятки сменявших друг друга узников Трубецкого бастиона. Манухин был талантливым ученым, учеником знаменитого Мечникова. Как практикующий врач, он тоже пользовался широкой популярностью. Самым известным его пациентом был Горький, которого Манухин сумел вылечить от туберкулеза.

У Манухина был широкий круг знакомых среди левой интеллигенции. В его квартире на углу Сергиевской и Потемкинской любого посетителя ждал радушный прием. Здесь неоднократно бывал и Керенский, которого с Манухиным, помимо прочего, объединяли и масонские связи. Но самое главное — Манухин был человеком честным и отзывчивым. Когда ему стало известно о порядках, царивших в Петропавловской крепости, он добровольно вызвался занять должность тюремного врача.

Назначение Манухина привело к разительным переменам. «Для доктора, — вспоминала Вырубова, — все мы были пациенты, а не заключенные. Он потребовал пробу пищи и приказал выдавать каждому по бутылке молока и по два яйца в день. Воля у него была железная, и хотя сперва солдаты хотели его несколько раз поднять на штыки, они, в конце концов, покорились ему, и он, невзирая на грубости и неприятности, забывая себя, свое здоровье и силы, во имя любви к страждущему человечеству, все делал, чтобы спасти нас».[151] Вырубова имела основание восторженно писать о Манухине. Благодаря его настояниям она в середине июля была освобождена из Петропавловской крепости и переведена в арестный дом на Фурш-тадтской, где режим содержания был гораздо легче.

Шли месяцы, а будущее заключенных Трубецкого бастиона по-прежнему оставалось неопределенным. Во время июльских событий, когда Временное правительство едва не лишилось власти, Петропавловская крепость была занята отрядом болыпевиствующих матросов. В этот момент от физической расправы арестованных спасла только случайность.

О том, что происходило в стране, узники Петропавловской крепости могли узнавать только по случайным разговорам с охраной. Сухомлинов вспоминал, что как-то на прогулке услышал от караульного унтер-офицера: «Обождите немного, мы вам скоро доставим сюда Керенского с товарищами».[152] Неожиданно в середине августа поступило распоряжение об освобождении части заключенных. Они не были оправданы, но в качестве меры наказания к ним было предписано применить высылку за границу. Другие же дожили до октябрьского переворота и успели увидеть в соседних камерах министров уже Временного правительства.

ПРАВИТЕЛЬСТВО ЗА РАБОТОЙ

Первое заседание Временного правительства состоялось в субботу 4 марта 1917 года. Таврический дворец в предыдущие дни подвергся настоящему разгрому, и заседать там не было никакой возможности. Поэтому министры собрались в здании Министерства внутренних дел (напомним, что во главе его стоял князь Г. Е. Львов, совмещавший этот пост с обязанностями премьера). Там же правительство собиралось в течение двух последующих дней. Лишь с 7 марта заседания были перенесены в Мариинский дворец, который и стал до середины июля главной правительственной резиденцией.

Это роскошное здание в самом центре города было некогда построено Николаем I для своей старшей дочери. В последующие годы Мариинский дворец стал местом пребывания Государственного совета. В первые недели революции дворец быстро утратил респектабельный вид. Французский посол М. Палеолог увидел его в эти дни таким: «В вестибюле, где раньше благодушествовали лакеи в пышной придворной ливрее, оборванные, грязные, наглые солдаты курят, валяются на скамейках. С начала революции большая мраморная лестница не подметалась. Тут и там разбитое стекло, царапина от пули на панно свидетельствуют о том, что на Исаакиевской площади происходил жаркий бой».[153]

В первое время заседания правительства происходили два раза в день — в четыре часа пополудни и в девять вечера. Вечернее заседание затягивалось до глубокой ночи. Каждый раз работа начиналась с огромным опозданием. Вины министров в этом не было или почти не было — опаздывали они потому, что честно просиживали в своих ведомствах по 10–12 часов, пытаясь справиться с потоком текущих дел. Другой вопрос, что это по большей части был сизифов труд. Основная часть новых министров не имела никакого опыта бюрократической деятельности и была едва знакома друг с другом.

Мы уже писали о том, что первый состав Временного правительства был предельно случаен. Князь Г. Е. Львов получил кресло премьера только потому, что другие члены кабинета не хотели видеть в нем Родзянко. Но даже главный инициатор этой интриги П. Н. Милюков быстро разочаровался в новом министре-председателе. Другой осведомленный современник — управляющий делами Временного правительства В. Д. Набоков позднее вспоминал, что Львов «не только не сделал, но даже не попытался сделать что-нибудь для противодействия все растущему разложению. Он сидел на козлах, но даже не пробовал собрать вожжи».[154] В спорах между министрами Львов предпочитал оставаться в стороне и избегать самостоятельной позиции.

Пассивность премьера могла бы быть компенсирована наличием в правительстве сплоченной группы, чья линия поведения и определила бы позицию кабинета. Но в первом составе Временного правительства таковой не оказалось. Формально можно было говорить о существовании некой кадетской фракции, поскольку четверо из одиннадцати министров состояли в партии кадетов. Однако на практике даже среди них не было полного единомыслия. Самой яркой фигурой из министров-кадетов был, несомненно, признанный партийный лидер П. Н. Милюков. Он получил портфель министра иностранных дел, о котором мечтал давно.

В своих воспоминаниях Милюков без лишней скромности писал, что он был единственным из министров, кому не пришлось учиться на лету и кто сел в министерское кресло с полным знанием дела.[155] Действительно, Милюков имел прочные связи в дипломатических кругах и легко находил общий язык с иностранными послами. Но кадетскому лидеру было свойственно некоторое доктринерство и упорное нежелание считаться с обстоятельствами. В результате Милюков быстро оказался в изоляции, что через два месяца и привело его к отставке.

Товарищем Милюкова по партии был министр земледелия А. И. Шингарев. Свою карьеру он начинал как земский врач, но в Государственной думе получил известность прежде всего ожесточенной критикой Столыпинской реформы. Набоков писал, что Шингарев всю жизнь оставался «русским провинциальным интеллигентом, представителем третьего элемента, очень способным, очень трудолюбивым, с горячим сердцем и высоким строем души… но в конце концов рассчитанным не на государственный, а на губернский или уездный масштаб».[156] К правительственной работе он оказался абсолютно не подготовлен. Его длинные речи в привычной думской манере вызывали у коллег по кабинету только раздражение. К тому же аграрный вопрос для России был особенно болезненным. Тут не справился бы и куда более сильный человек, а уж Шингарева эта борьба с ветряными мельницами за считаные недели едва не довела до нервного срыва.