Александр Рыбасов - И.А. Гончаров

Попытки заниматься журналистской работой были у Гончарова и прежде. Это видно из его собственных слов. В автобиографии 1858 года Гончаров, отмечая свое участие в «домашних», «не публичных» занятиях литературой в тридцатых годах в семье Майковых, указывал, что «потом это участие перешло, хотя мало и незаметно, уже в журналы, в которых участвовали некоторые из друзей Майковых. И Гончаров перевел и переделал с иностранных языков несколько разного содержания статей и поместил в журналах без подписи имени».

Это очень интересное признание, на которое исследователи как-то не обращали должного внимания. К сожалению, до сих пор не удалось установить, в каких именно журналах Гончаров помещал эти свои переводы и статьи «без подписи имени».

Но как бы там ни было, журналистской работой и в тридцатых и в сороковых годах Гончаров занимался не столько по склонности, сколько, видимо, по необходимости. Вспоминая впоследствии о начале своей литературной деятельности, Гончаров в «Необыкновенной истории» писал: «Твердой литературной почвы у нас не было, шли на этот путь робко, под страхами, почти случайно. И хорошо еще у кого были средства, тот мог выжидать и заниматься только своим делом, а кто не мог, тот дробил себя на части! Чего и мне не приходилось делать!»

Однако не только материальные соображения иногда заставляли Гончарова браться за журналистскую работу. Его участие как журналиста в «Современнике» продиктовано было и другими причинами. В связи с усилившимися цензурными преследованиями журнал в конце сороковых годов терпел недостаток в материалах. Невольно приходилось частично заполнять его каким-либо материалом, которому не угрожали бы цензурные запреты и который вместе с тем привлекал бы подписчиков.

В связи с этим обширнее стал в журнале отдел «Смесь». Завела редакция отдел «Моды». Писатели, группировавшиеся около «Современника», — И. С. Тургенев, Д. В. Григорович, А. В. Дружинин, И. И. Панаев и другие — не гнушались никакой работой, чтобы только помочь журналу.

О своей работе, особенно ранней, «в качестве рецензента или публициста» Гончаров был невысокого мнения. «У меня, — говорил он, — было перо не публициста, а романиста».

Что касается публицистических статей других литераторов, то Гончаров умел различать среди них и талантливые и интересные. Вообще он высоко оценивал публицистику «Современника» второй половины сороковых годов. Показательно в этом отношении хотя бы его письмо к Юнии Дмитриевне Ефремовой из Петербурга от 25 октября 1847 года. «Отчего же вы это не читаете «Современника»? — писал он ей. — А здесь-то хлопочут посылать его к Вам. Рекомендую Вам там в октябрьской книжке письмо Герцена из Парижа, «из Avenue Marigny» — потом в «Смеси» помещается всегда resume всего, что творится замечательного на белом свете, и у нас и за границей, следовательно, Вы узнаете, что было здесь без Вас».

Как известно, Белинский отмечал большую общественную значимость «Писем из Авеню Мариньи» Герцена и решительно выступал с защитой их от нападок буржуазных либералов, «западников» правого толка — Боткина, Корша и других.

Тот факт, что Гончаров рекомендует Ефремовой читать «Письма из Авеню Мариньи» Герцена, свидетельствует о его положительном отношении к ним.

Письма Герцена были напечатаны в октябрьском и ноябрьском номерах журнала за 1847 год. Незадолго до этого Гончаров лично познакомился с Герценом. Произошло это в самом начале 1847 года, когда, по выражению Гончарова, Герцен «мелькнул через Петербург» проездом за границу. Познакомил их Панаев в кондитерской Вольфа на Невском. После короткой беседы они расстались и больше никогда потом не встречались.

На протяжении ряда десятилетий Гончаров с вниманием и уважением относился к общественной и литературной деятельности Герцена. Много полезного и важного для себя как писателя вынес Гончаров из его статей «Дилетантизм в науке» и «Дилетанты-романтики», появившихся в «Отечественных записках» в 1843 году и оказавших сильное воздействие на русское общество. В них, между прочим, Герцен писал: «Человечество не хочет больше ни классиков, ни романтиков, — хочет людей и людей современных». Эти мысли Герцена не могли тогда не приковать к себе внимания Гончарова и, безусловно, ориентировали его в работе над «Обыкновенной историей».

Но в Герцене Гончаров видел деятеля либерального направления. Поэтому, когда Герцен в пятидесятых-шестидесятых годах развернул в «Колоколе» революционную агитацию, Гончаров заявил, что Герцен «вышел из роли». Революционную деятельность и пропаганду Герцена он считал «политическими заблуждениями». Однако и после этого Гончаров говорил, что Герцен «был во многом полезен России, открывал нам глаза на самих себя». По мнению Гончарова, он вынужден был уехать за границу, чтобы уйти «от угроз, от страха беды, к большой свободе! …Он ушел, потому что здесь этого ничего он не мог бы делать!» («Необыкновенная история».)

В 1848 году, по всей вероятности, осенью, Гончаров познакомился с Гоголем. «Раз он, — рассказывал Некрасов А. С. Суворину о Гоголе, — изъявил желание нас видеть. Я, Белинский[99], Панаев и Гончаров надели фраки и поехали представляться, как к начальству. Гоголь и принял нас, как начальник принимает чиновников; у каждого что-нибудь спросил и каждому что-нибудь сказал. Я читал ему стихи «К родине». Выслушал и спросил: «Что же вы дальше будете писать?» — «Что бог на душу положит». — «Гм», — и больше ничего. Гончаров, помню, обиделся его отзывом об «Обыкновенной истории».[100]

В своих «Литературных воспоминаниях» И. Панаев также рассказал об этом свидании с Гоголем, заметив, между прочим, что хотя Гоголь и говорил с каждым из них об их произведениях, «было заметно, что не читал их». Что касается Гончарова, то он никогда после не вспоминал об этом, оставившем тяжелый осадок на душе (и не только у Гончарова), знакомстве с Гоголем. Но до конца жизни он чтил Гоголя как великого художника, отмечая при этом его плодотворное влияние на свое творчество.

У многих, знавших Гончарова в те годы, создавалось впечатление, что он доволен жизнью. Редко встречались на долгом жизненном пути романиста люди, которые сумели верно понять его душу, ощутить его сердце. Гончаров не любил раскрываться на людях, был сдержан в чувствах. И только в письмах к наиболее близким ему друзьям он до предела откровенен и искренен.

Это была одна из черт его характера, выработавшихся под влиянием известных обстоятельств жизни.

На протяжении ряда лет Гончаров по своему положению в обществе ничем не отличался от заурядного разночинца. Ему, как мелкому чиновнику, жить приходилось на весьма скромное жалованье, бывать же постоянно в аристократической среде, в семье и литературном салоне Майковых, где хотя и ровно обходились как с выше, так и с ниже поставленными людьми, но где, конечно, нельзя было показывать ни своей бедности, ни своих душевных невзгод. Правда, Гончаров, по словам Григоровича, считался у Майковых «своим». Но при всей близости к ним Гончарову, конечно, приходилось соблюдать в отношениях традиционный в аристократическом кругу decorum[101].