Валерий Поволяев - Шебаршин. Воспоминания соратников

— Анна Сергеевна, смотрите — какая молния!!!

— Ух ты, во красотища-то! — а ничего, очень даже ничего соседка у меня, особенно когда хохотом заливается и ладошками всплескивает, как девчонка. Многие, наверное, не отказались бы наедине пообщаться с нею. Но, думаю, полковник может быть спокоен: общение-то диалог подразумевает, а для Анны Сергеевны этого понятия не существует…

— …А вы заметили, какое платье красивое было позавчера на Тамаре Васильевне, длинновато, правда, да и рукава я бы укоротила, а так — очень ничего смотрится… Она ведь уже вторая жена у вашего шефа, надо же, у вас и после развода выпускают, у нас с этим строго, хотя, между прочим, сам Булы…

— Анна Сергеевна, смотрите, как пальмы ломает!

— Ага, здорово! У турка на приеме — представляете! — кокос от ветра упал прямо на середину стола, знаете, как смешно, я так хохотала!..

Да, с ней не соскучишься. Врут, наверное, что тогда-еще-не-полковник Жора только из-за увешанного лампасами папы женился на ней, вон темперамента сколько!

— …А Жора почему-то сказал, что на приемы меня больше брать не будет, дурной, ну подумаешь, пусть не очень хорошо, но говорю ведь я на английском, понимают же меня и слушать любят. А он говорит — молчи, а один раз вообще надулся, а что я такого — не такого сказала: «Baby born — very fat, tennis play — slim again» (Сноска: видимо, Анна Сергеевна хотела сказать, что после родов растолстела, а начав играть в теннис, восстановила форму) — все ведь ясно, хоть, может быть, и примитивно, не всем же так на языке говорить, как жена вашего шефа умеет, правда?

— Правда.

— Вот видите, а он не понимает, что должна же я знать, что подают, может, мне осьминожьи щупальца подсовывают, вот и спросила, а потом — черт те что…

— А как спросили?

— «Octopus testicles? Yes?» (Сноска: подумаешь, перепутала с «tentacles»! А получилось: «Яйца осьминога»…) А официант вдруг миску с супом уронил, растяпа…

— Ох, Анна Сергеевна!.. — давно не стучит мой метроном, не приводит к должному балансу психику, другое в голове вертится: вот если те, кто «на ушах сидит», слышат это, они же встанут на эти самые уши! Ладно, для них это работа, но я-то за что страдаю? Слава богу, на финишную прямую выходим, вот уж и «НН» отстала, убедились, что не по «секретному делу» я. Теперь-то уже не врежемся, в арык не упадем, что бы она ни сказала напоследок. Даже миску не уроним, как тот официант у турка, бедолага…

— …А тут еще у гинеколога недавно…

— А-а-нна Сергеевна!

— Да нет, ничего особенного, вы послушайте, здесь — прямо, всего-то про грибок спросила — а врач захохотал. Чего смешного?

— А спросили-то как? — ну, Аннушка Сергеевна, врежьте мне напоследок, теперь можно, добивайте…

— «Any mushrooms there?» (Сноска: «Там есть грибы?»)

Господи, твоя воля! Ай да полковница! Ай да полковник! Где же метроном-то мой? Нет, не слышу, расстрелян, разнесен в куски очередями моей пассажирки-пулеметчицы…

В свете молний показался дом военного атташе, машина за воротами и фигура полковника Георгия Константиновича. Тезка великого маршала, с наслаждением подставив чеканное лицо под струи тропического ветра, удовлетворенно, с приятным хрустом в плечах, разводил мощными руками, представляя, видимо, с каким удовольствием он достанет сейчас баночку холодного «Холстена», вытянет ноги и в тихом полумраке пустого дома будет неторопливо и аккуратно, как новую нитку в сложную вышивку, мысленно вносить полученные только что сведения в рисунок ковра, который тщательно готовится резидентурой ГРУ к важному визиту министра… А еще предвкушать, какие еще «нитки» разлетевшиеся по городу «птенчики» в клювиках и чемоданах притащат… И вдруг полковник заметил мою машину и ее пассажирку.

— Ой, Максим Максимович, спасибо вам огромное, мне так понравилось беседовать с вами! Надеюсь, не в последний раз подвозите, поболтаем еще!

— Упаси бог! — тьфу, вырвалось…

— Ну, зачем так прямо, можно же и иначе сказать, не поверю, чтобы вам со мной ну ни капельки не понравилось, фу, какой вы строгий! Ой, и Жорка уже дома, хорошо-то как, зайдете, может? Нет? Жаль… Привет, Жорка! Как слетал, все в порядке? А твоих никого нет, в городе все, вот Максим Максимович… — полетел по ветру певучий голос неунывающей Анны Сергеевны.

Мы с полковником обменялись приветственными кивками: он — из-за невысоких ворот, я — не выходя из машины. Взгляды наши встретились и на минуту задержались.

«Что же ты, братан? — казалось, хочет сказать Георгий Константинович. — Где теперь то пиво, тишина и минуты творчества, так необходимые перед звездным часом резидентуры?». Думаю, мой взгляд он тоже понял правильно «Извиняй, полковник! Не корысти ради, а токмо волею пославшей мя твоей жены…»

В первой ДЗК судьба свела меня с очень интересным человеком — Борисом Сергеевичем. Не пожалели природа и наставники сил и красок на эту личность: ум, знания, порядочность, чувство юмора и легкое перо, тактичность, опыт и опытность. Да, с таким человеком рядом работать — это не только везение, но и хорошая жизненная и житейская школа.

В резидентуре Бориса Сергеевича уважали, можно сказать любили. Да и гордились им уже хотя бы за то, что никто, как он, не умел в случающихся межведомственных коллизиях легко, твердо, элегантно и безоговорочно отстоять интересы резидентуры и ее работников, твердо выстраивая свою позицию на нерушимом фундаменте здравого смысла, который, надо признать, в загранколлективах торжествует, к сожалению, не всегда.

И эта любовь резидентуры к своему «дядьке» не могла не быть каким-либо образом оформлена. И оформлена она оказалась самым простым и естественным путем — Борис Сергеевич получил прозвище.

Кстати, о прозвищах и кличках в резидентуре. Большинство этой чести — прозвище получить — не удостаивается: оперативные псевдонимы зачастую становятся и фамилией работника, и именем, и прозвищем. Отдельную кличку, как особую метку, получают лишь те, кто зримо выделяется либо в одну, либо в другую сторону. Так что, если получил в резидентуре прозвище — а они обычно бывают точные и смачные, — не обижайся, а гордись, значит, нарисовался в коллективе, оценили тебя. Другое дело, какую цену при этом дали и можно ли гордиться этим…

Чтобы завершить портрет Бориса Сергеевича, отмечу, что все сказанное относилось к грузному крупному человеку с мягкой кошачьей походкой, мурлыкающим голосом, абсолютно рыжим, густым и щедрым волосяным покровом и зеленоватого оттенка хитрыми глазами. Да еще к страстному охотнику. А если вспомнить имя нашего героя и упомянуть оперативный псевдоним — Борзов, — становится ясно, что прозвище он мог одно только получить — Барсик.