Георгий Кнабе - Корнелий Тацит: (Время. Жизнь. Книги )

Мелковатый практицизм героя жизнеописания, по мысли Тацита, — лишь форма его деловитости, работоспособности, серьезной преданности государственным интересам. Попав под начало пассивного и мягкого наместника, «привыкший к повиновению и привыкший сочетать полезное с честным, Агрикола умерил свой пыл и ослабил рвение»; но «вскоре Британия получила наместником Петилия Цериала — теперь для способностей Агриколы открылся широкий простор» (8, 1–3), и он разворачивает успешную военную деятельность. Он замышляет опасный поход в Гибернию (совр. Ирландия) не из честолюбия, а потому лишь, что покорение ее позволит связать Британию, Испанию и Галлию единой системой воинских наборов и тем самым укрепит империю.

Сочетание «мудрости», исключавшей всякое наивное отождествление своей судьбы со служением res publica и принцепсу, ее воплощавшему, с глубокой преданностью интересам этой самой res publica и готовностью реализовать себя на службе ей делало в глазах Тацита Агриколу «героем нашего времени», отличным и от продажных придворных, и от деятелей наивно старомодных, и от слишком сосредоточенных на своих добродетелях стоиков. На протяжении книги Агрикола много раз противопоставляется им всем: «И даже доброй молвы о себе, ради которой многие вполне честные люди не останавливаются перед заискиванием и лестью, он достиг, не выставляя напоказ своих добродетелей и не прибегая к проискам и уловкам» (9, 4). В «Жизнеописании Агриколы» выдвинут в качестве идеала общественного поведения в новых послефлавианских условиях известный Тациту еще по 70-80-м годам, унаследованный им от своего семейного окружения этико-политический комплекс «третьей силы», комплекс «трудолюбия и действенной энергии», но осмысленный теперь как самостоятельно выбранное содержание рефлектированного сознания — сознания того поколения, которое увидело, что человек не исчерпывается службой, и выразило это в биографической литературе нового типа. Возможность осознанного единства человека и res publica означала надежду на возрождение и укрепление в новых условиях исконных римских доблестей.

4. К диалектике личности. В «Агриколе», однако, нашли выражение не только эти надежды, но и их иллюзорность. Противоречие между традиционным набором ценностей римской гражданской общины и определявшимся на рубеже I и II вв. типом человека было результатом социально-политически обусловленного и потому необратимого общественного процесса. Обнаружившийся «остаток» личности не был вакуумом, готовым принять любое содержание; он был порожден крушением полисной системы ценностей и поэтому предполагал выход за ее пределы, предполагал новое, неполисное содержание этики и духовной жизни в целом. В этих условиях стремление возродить былые ценности и вернуть старую virtus, утвердить их в качестве норм практического поведения, после того как они именно общественной практике и перестали соответствовать, шло вразрез с таким необратимым историческим развитием. Материал книги и отразившиеся в нем объективные свойства ее героя грозили прийти в конфликт с созданной автором схемой.

Если выйти за рамки сконструированного Тацитом образа и рассмотреть действия Агриколы объективно, в реальном историческом контексте, становится очевидно, что верность его подлинным интересам развития империи, вся его «современность» должны были вести его к отказу от былых, коренившихся в республиканских традициях методов командования и управления. С собственно военной точки зрения в действиях Агриколы обращает на себя внимание широкое использование вспомогательных войск и очень ограниченное — легионов. С этим связана и другая особенность его военной тактики — небывало широкое и умелое применение флота. Личный состав флота, как и вспомогательных войск, набирался из провинциалов и неримских граждан, поэтому значение усвоенной Агриколой тактики выходило далеко за рамки военного командования как такового.

Постепенное вытеснение легионов вспомогательными войсками было одной из частных форм ликвидации господства римлян и их исключительного положения в империи. Защита государства от варваров во все растущей мере перекладывалась на сами провинции и их ополчения, что уравнивало провинциалов с римлянами и окончательно лишало традиции гражданской общины города Рима и ее историческую систему ценностей престижа и просто смысла. Развитие шло в этом направлении — во время первой Дакийской кампании Траяна, по крайней мере, три решающих сражения были выиграны вспомогательными войсками, и показательно, что на рельефах колонны Траяна соотношение легионеров и бойцов вспомогательных когорт довольно точно соответствует соотношению их в войске Агриколы. В британской армии Агриколы угадывается уже мавританское ополчение чернокожего Лузия Квиеты — популярного полководца последних лет правления Траяна. В той мере, в какой Агрикола шел этим путем, он не обнаруживал никаких расхождений с магистральной линией развития империи и ее людей, с воплощавшим эту линию Домицианом, и включение его в традицию римской virtus, а тем более выведение отсюда его конфликта с последним Флавием могло быть достигнуто лишь путем насилия над материалом.

Тациту надо было доказать, что между Домицианом и Агриколой существовала взаимная неприязнь и что она была неизбежна, так как «враждебный добродетелям принцепс» и преданный им полководец воплощали два взаимоисключающих подхода к римской virtus. Между тем факты, приводимые Тацитом, показывают, что такой вражды не было, и ощущение ее создается с помощью намеков и расстановки стилистических акцентов. Агрикола командовал британской армией в течение семи лет, что само по себе было признаком величайшего доверия к нему императора. Отзыв его после всех этих лет из Британии не мог объясняться личной неприязнью, во-первых, потому, что Агрикола получил за свои походы все высшие военные почести; во-вторых, потому, что империя не могла себе больше позволить наступательных войн и отказ от Британии был продиктован этими общеполитическими соображениями. Утверждение, что ненависть Домициана к Агриколе была вызвана завистью, лишено всякого основания: Агрикола командовал опытной и хорошо подготовленной армией, имел дело с неорганизованным противником на узком фронте, одержал победы, для общего положения империи малосущественные, тогда как Домициан разгромил хаттов и создал засечную черту и Декуматский плацдарм на века; версия Тацита и Плиния Младшего о том, что германский триумф Домициана был бутафорским, не подтверждается ни одним из современников.

При отсутствии вражды соответственно не было и опалы: она не могла бы не сказаться на положении Тацита, как раз в это время находившегося в зените своей «вознесенной Домицианом» карьеры. Тем более не было отравления: сам Тацит на нем не настаивает и передает эту версию лишь как слух; другие современные источники при перечислении жертв Домициана Агриколу не упоминают. Все эти отступления от истины тем более показательны, что касаются все лишь одного пункта — конфликта Агриколы с Домицианом, тогда как в остальном Тацит скрупулезно точен: сведения, сообщаемые им о ежегодных британских кампаниях его тестя, как правило, подтверждаются археологически. Здесь речь шла об изложении фактов, достаточно убедительных самих по себе, там — о возможности и необходимости приспособления римской virtus к современному жизненному поведению вопреки тому, как изменились и Рим, и его люди, т. е. вопреки фактам. Поэтому «Жизнеописание Агриколы» — единственное произведение Тацита, где выстроен вполне метафизический образ действительности. В центре книги — две четко противопоставленные фигуры, каждая со своим угадывающимся в глубине окружением — Домициан и Агрикола. Первый целиком плох, второй целиком хорош. Первый воплощает все черты традиционного образа тирана — правление вопреки законам и народным установлениям, ненависть к гражданской доблести, трусость и неумение воевать, лицемерие, скрытность и хитрость, жестокость, второй — столь же традиционные для римской литературы черты великого полководца: он прост и доступен в обращении, сам идет во главе войска, скромно умалчивает о своих победах, беспристрастен и прям, когда поощряет достойных и наказывает виновных, печется о безопасности солдат на марше и умело выбирает место для лагеря.