Леонид Золотарев - Люди без имени

Леонид намекал, что он понимает Николая, но обстоятельства сложились не в его пользу, и он вынужден прибегнуть к помощи Иванова. Солдатов не хотел и слушать: он был упрям и настойчив.

— А мне не хочется жить! — закричал он.

— Это уж твое дело! — перебил Маевский

— Я принес работу вовремя, будь добр исполни или подставляй свою спину под плети.

Николай не ожидал такого ответа от друга, и ему стало обидно за слова, и за то, что он привел Иванова, и больше не в силах сдержать злобы, быстро поднялся, схватил полосовое железо, из которого должен выковать десяток колец, бросил его в угол.

— Выслужиться задумал! Не ожидал от тебя этого.

— Дурак! — закричал Леонид — делай немедленно!

Иванов все время молчал, наблюдая, как ссорятся два русских и когда услышал: «Не буду», — вмешался в разговор: — Нет, будешь …

— Я сказал, что сил у меня больше нет.

— Будешь! Будешь! — Иванов посмотрел по сторонам. Солдатов понял, что Иванов ищет какой-нибудь предмет, которым можно ударить его.

— Не доводите меня до греха. Голос Солдатова дрогнул, и он схватив молот, занес над головой Иванова. Леонид знал, что Николай страшен в своей решимости, и выбежал из кузницы.

Вечером Солдатова снова секли плетьми. Солдатов легче перенес плеть, чем-то противоречие в сознании, которое у него зародилось от поступка Маевского. Ни на минуту не сомневаясь в преданности Леонида Родине и не зная причины, побудившей Маевского подставить его под плети, он вечером спросил: — Это было необходимо?

— Да! — ответил Леонид.

Леонид жалел Николая, но другого выхода из положения не было. От отказа Солдатова изготовить нужное количества колец зависело дальнейшее пребывание его в лагере и успех их совместной работы, но сказать об этом он не мог, так как в то время возле него находился молотобоец Руднев, о котором все знали, что он обо всем сообщает охране.

Пока Маевский разыскивал переводчика, мастер успел выгнать Руднева из кузнецы за порчу железа для арматуры, тем не менее, он не сумел объяснить Николаю: время не ждало, а Солдатов намеков не понял.

На завтра, когда все тело Солдатова ныло, а к спине нельзя было притронуться, Николая послали ремонтировать пожарную машину. Дело в том, что уже никто не сомневался, что сдержать весенний напор воды без дополнительного ввода новых откачивающих воду машин нельзя.

Из Янискоски была вызвана пожарная машина, но она оказалась неисправной.

Вода угрожающе поднялась. Солдатов понимал, что умышленно задерживать ремонт опасно. План по затоплению плотины срывался. Маевского не допустили до прежней работы, поэтому Солдатов нервничал и сердился. Злость Николая товарищи объясняли вчерашней поркой и сочувствуя ему, ругали Леонида. Солдатов только сейчас понял, не прими Леонид всех мер вчера, чтобы пустить в ход все три мотопомпы, его сегодня бы расстреляли. И когда он услышал обвинения в адре друга, еще сильнее рассердился и погрозил: — Работайте сильнее, если не хотите чтобы вас сегодня пороли, и запомните, когда будут бить плетьми Маевского, Солдатов ляжет за него!

К вечеру машина заработала. Солдатову разрешили идти в барак, остальных направили откачивать воду вручную. Там был весь лагерь военнопленных.

Когда пришел Солдатов в барак, Маевский ползал по нарам и вырывал вату из подкладок шинелей и катал ее в клубки.

— Не раздевайся Николай! — пойдешь снова на работу — меня не пускают, нужно нарушить подачу электроэнергии. Если мы сделаем это, они завтра сами откроют шлюзы, чтобы уменьшить уровень воды и примутся за работу не раньше, чем через два месяца, пока спадет приток воды.

— Но не обрезать же мне провода?

— Если понадобится, то зубами перегрызешь! Леонид слез с нар и подал Николаю три клубка выты.

— Поджечь и забросить на чердак кузницы! Вата будет тлеть, к утру загорится — от нее сгорит и кочегарка. Они будут сами вынуждены выключить электроэнергию. Понял?

Утром военнопленных прикладами и пинками загоняли на машины, лагерь ликвидировался. Леонид сел рядом с Солдатовым и последний раз посмотрел на плотину, где слышался сильный шум воды, врывающейся в открытые шлюзы, а над плотиной кружился пепел, поднятый порывами ветра от сгоревшей кузницы и кочегарки.

Бортманского вывели на свалку, где военнопленные собирали порченный картофель, и застрелили. Чтобы не возить больного, от него избавились.

Последний еврей на финской земле уничтожен … сказал переводчик Иванов.

Ему никто не ответил.

— Куда повезут, и что ожидает нас? — спросил Николай.

— Нам безразлично. Мы сделали свое дело, — сказал Леонид и закурил.

18. Учебный батальон.

Солдаты учебного батальона возвращались с занятий поздно вечером. И как только раздается команда: «Поставить оружие в пирамиду!» — казарма наполнятся веселым и оживленным шумом, постоянной суетой людей, поочередно идущих с котелками в столовую, или просто слоняющихся без дела в ожидании отбоя. Рота лейтенанта Блинова было расположена на втором этаже. Первый вошедший солдат в казарму сразу заметил новую картину на стене и, не раздеваясь, подошел к ней. За ним поспешили другие. Какко Олави с трудом протиснулся ближе к картине и внимательно стал разглядывать ее. Солдатская форма висела на нем мешком, поэтому он выглядел неуклюжим.

На большом листе бумаги нарисован земной шар, в который был вонзен нож, а рядом стоял красноармеец с факелом в руке.

— Я не пойму содержания картины, — сказал Какко.

— И какой же ты непонятливый Олави, — воскликнул высокий юноша, пробираясь к нему.

— Сюжет картины: русские поджигатели мира!

— Перестань Тойно — надоело слушать одно и то же, — вмешался в разговор солдат с миловидным лицом.

— Ты лучше скажи, что говорит начальство? Скоро на фронт?

Тойно высокомерно посмотрел на прервавшего объяснения солдата и строго добавил:

— Военная тайна!

— С тех пор, как ты стал денщиком у ротного! — съязвил красивый солдат и отошел в сторону.

— Расскажи, расскажи, что нового, — просили солдаты.

Тойно долго ломался, ссылаясь что за это строго накажут, но, в конце концов уступил.

— Ротный говорит, — начал он, — рано или поздно все будем на фронте!

— Об этом мы знаем без тебя … Скорее бы, а то муштра надоела…

— Успеешь, — вставил Тойно, — еще пожалеешь! — он посмотрел по сторонам, нет ли кого постороннего, и начал говорить шепотом: — Я слышал сегодня разговор, что на фронте за десять убитых русских дают двухнедельный отпуск.

— А кто будет считать, сколько я убью? — спросил Какко.