Евфросиния Керсновская - Сколько стоит человек. Тетрадь девятая: Чёрная роба или белый халат

Вот так и я однажды попала в роль Васьки Шибанова. Только рублей мне никто не сулил.

«Консультация»

Хотя ЦБЛ утратила свою былую славу, но другого «медицинского центра» не было, и туда продолжали приводить на консультацию больных из разных лагерей. Кому — поставить диагноз, кого — госпитализировать, предписать лечение, обследовать, положить на операцию… Для многих заключенных это была последняя надежда на спасение.

И вот на консультацию зачастила Масяева из седьмого лаготделения. Здорова она была, как кобыла, и никакой консультации ей не было нужно. Но в ЦБЛ в хирургии лежал в глазном отделении один из ее любовников, засыпавший себе глаза химическим карандашом.

Кто не слыхал о Масяевой?

Масяиха — урка, уголовница-рецидивистка, некоронованная королева преступного мира.

Всякий король, равно как и королева, должен быть символом, иметь неограниченную власть и опираться на силу. Все это у Масяихи имелось. Символом она была, безусловно. Символом преступности. В ее неограниченной власти было что-то мистическое, словно существовал какой-то гипноз, который побуждал всех уркачек к фанатичному повиновению и мистическому обожанию. Что же касается силы… Ну, сила была вполне реальной: это были поддержка и благословение со стороны лагерных властей на основе давно испытанного и проверенного принципа: «Я — тебе, а ты — мне». Для полной картины остается добавить, что была она уже далеко не первой молодости, но по-своему красива — красотой раскормленного, никогда не работавшего животного. Ну а темперамент… Нет, не буду обижать сравнением животных! Официально она числилась комендантом какого-то барака. Фактически никакой работы не выполняла. У нее была своя «квартира»: комната с кухней в бараке «лордов»— лучшем бараке зоны. Там она жила со своим сыном Иваном-богатырем — здоровым, раскормленным бутузом, шестым по счету лагерным байстрюком. Обычно лагерные дети находились при мамках, пока их кормили грудью. Отлученных, их отправляли в Дом младенца, в Горстрой, а оттуда — в какой-либо детдом, чаще всего в Красноярск. Для масяихиного отродья сделали исключение. Больше того, ей выделили пару «шестерок»: одна нянчила Ивана-богатыря, другая стряпала. Продукты, любые по ее выбору, ей давали из лагерной кухни, где неофициально питалось и лагерное начальство, кроме начальника лаготделения капитана Блоха. Дефицитные продукты всеми правдами и неправдами доставляли ей в виде оброка.

Сложная и грязная эта система оброков по зависимости. Уркачки знали, что нарядчицы пошлют их на работу, а значит, и на «заработки» (кого — «по специальности», например карманщиц, кого — на заработки «передком»), куда захочет Масяиха, и жучки покорно платили ей калым. Стоило им засопаться — их выручала та же Масяиха, имевшая у начальства неограниченный блат.

Начальство ценило Масяиху за то, что она держала в повиновении весь преступный мир седьмого лаготделения, не допуская никакой самодеятельности, что очень облегчало работу руководства. И еще одна особенность роднила Масяиху с «псарней»: она, как и все урки, зверски ненавидела фраерш, то есть интеллигенцию (основной контингент 58-й статьи), и бандеровок — хохлушек, главным образом западниц, осужденных по той же 58-й статье (но по другому пункту, за измену Родине) за национализм, сепаратизм и прочие «измы». Всем этим и объяснялось всемогущество Масяихи.

Врач-заключенная из седьмого лаготделения не смела ей отказать в направлении на консультацию в ЦБЛ; нарядчица не смела ее завернуть с вахты; в приемном покое больницы никто не смел ее притормозить. В ЦБЛ ей была открыта «зеленая улица». Кто осмелился бы ей сказать «нельзя»? У санитаров, вахтеров, врачей — у всех были любовницы, проживавшие в седьмом лаготделении, в феодальной вотчине этой самой Масяихи.

Все знали ее жестокость. Кто не побоялся бы ее беспощадной мести?

Кому не люба на плечах голова?Чье сердце в груди не сожмется?

И Масяиха прямо с вахты направлялась на второй этаж, набросив на плечи первый попавшийся ей врачебный халат, висевший в раздевалке, беспрепятственно шла в палату глазников, с неподражаемым бесстыдством раздевалась и ложилась в постель к своему «избраннику».

Не будем говорить о безнравственности и неэтичности подобного «действа». На это можно было бы закрыть глаза. Но если это повторяется регулярно, каждый вторник, то рано или поздно кто-нибудь стукнет об этом начальству Норильского лагеря… Вдруг кто-нибудь из верхов нагрянет?! Ведь не скажет же, допустим, Ванчугов: «Я не посмел вытащить эту бандершу из постели, так как мою любовницу в седьмом лаготделении изувечат или убьют»?

Впрочем, был выход — отказать в консультациях всему седьмому лаготделению.

Но это нельзя ничем мотивировать. В лаготделении пять тысяч женщин. Оно рядом. И конвой всегда есть.

No passaran Масяихе

Невольно на князя сомненья нашли…Вдруг входит Шибанов в поту и пыли:«Князь! Служба моя не нужна ли?Вишь, наши меня не догнали!»

Нет, своих услуг я Ванчугову не предлагала.

— Евфросиния Антоновна! — сказал он мне, не глядя в глаза. — Вы должны не пустить эту женщину на второй этаж.

Понятно, Ванчугов поступил со мной нехорошо. Это было подло, трусливо и жестоко. Но я не могла проявить малодушие и отказаться выполнить его распоряжение, хотя и понимала, чем это мне угрожает.

Шибанов в ответ господину:

«Добро!…А я передам и за мукиПисьмо твое в царские руки»[21].

Ванчугова в тот день я вообще больше не видела. Он отлично знал, на что меня обрекает.

«…И много, знать, верных у Курбского слуг,Что выдал тебя за бесценок!Ступай же с Малютой в застенок!»

Впрочем, не было у меня времени задумываться над опасностью этого поручения и над его последствиями — Масяева уже поднималась по лестнице.

Я шагнула вперед и встала на верхней ступеньке.

— Посторонним вход запрещен! — сказала я твердо.

Она даже опешила от неожиданности.

— Да ты что, очумела?! Я — Масяева.

— Вам тут делать нечего, Масяева!

— А ну, уматывай…

Здесь последовал отборный лагерный «букет», от которого покраснел бы не только ломовой извозчик, но и его лошадь.

С этими словами она шагнула вперед и ударила меня под ложечку. Но я этого ждала, заслонилась, отбила ее руку и нанесла ей удар в подбородок. С какой яростью ринулась на меня эта бешеная тигрица! Мое преимущество было в том, что я стояла на несколько ступеней выше. Зато она была куда опытнее меня, особенно по части запретных ударов, ведь недаром за ней числилось несколько мокрых дел.