Николай Храпов - Счастье потерянной жизни т. 2

Однажды, живя еще в Сибири, он задержался в гостях у близких, а когда заторопился домой, время склонилось уже к вечеру.

Несмотря на уговоры, Женя решился идти, рассчитывая на свою молодость и знание местности. На улице, резкие порывы ветра переходили в грозную метель. Густые сумерки застали его на полпути, в лесу. Едва он успел выйти из леса, как на него неукротимым шквалом обрушилась вьюга в чистом поле: то сбивая с ног и толкая сзади, то мелким ледяным бисером, выхлестывая слезы из глаз. Женя боролся, что было сил, поминутно нащупывая под ногами дорогу, и пока еще ноги чувствовали ее, пробивался вперед, хотя и ничего не видел. Но вскоре мощный порыв ветра сбил его с ног и бросил в сторону. Когда же он, поднявшись, встал и перевел дух, то дороги под ногами уже не нащупал. В отчаянии Женя метался из стороны в сторону, делал круги и зигзаги, но дороги не находил. С жадностью он вглядывался во тьму, защищая глаза от метели, но кругом не было видно ни зги. Долго он стоял, пытаясь услышать какие-либо звуки, но кроме завывания лютующей стихии, не слышал ничего. Затем он пошел прямо, вспомнив направление ветра, и, что было сил, по колено в снегу, решил идти до последнего. Но что такое идти без надежды и без направления? После нескольких таких шагов, порыв бури снова сбил его с ног. Тогда он, в отчаянии, поднял лицо в беспросветную мглу небес, и из глубины души его вырвался вопль:

— Боже мой, Боже! Я погибаю! Спаси меня и помилуй!

И вдруг он так близко почувствовал присутствие Бога, и Бога живого. Слова вопля были необыкновенно сильными и, как ему казалось, не его словами. Кто-то иной, из глубины недр души его, взывал и взывал, именно к своему живому Богу.

Все его существо было потрясено, как ему казалось, до основания, никогда ничего подобного он не испытывал. С трудом поднявшись на ноги, он открыл глаза. Прямо перед собою, где-то далеко-далеко, сквозь мглу метели, увидел какую-то немеркнущую точку и направился к ней. Шел он упорно, по-прежнему спотыкаясь и падая, но поднявшись, вновь видел ее впереди себя, и опять, не останавливаясь, шел вперед. Через некоторое время Женя почувствовал под ногами твердый наст дороги и, вскоре после этого прямо перед собой, в затишье, увидел темный силуэт крестьянской избы. Совершенно обессиленный, он поднялся на крыльцо, прошел сени и, нащупав рукою дверь, потянул ее на себя. Она со скрипом, но покорно отворилась. Теплотой жизни обдало лицо. На столе против окна стояла всего лишь пяти-линейная керосиновая лампа с закопченной верхушкой пузыря. Женя, не успев перешагнуть порог избы и закрыть за собою дверь, потерял сознание и снежным комом повалился на пол…

В Ташкент Комаров переехал в 1930 году, и с собой привез неутолимое влечение к Господу. После описанного события, юноша в своей душе почувствовал большое изменение, ему казалось, что он приобрел что-то ценное, великое, новое, но не мог понять, что именно. Домашняя обстановка оказалась для него чужой; чужим был и огромный город с восточной пестротой, хотя он и любил его. Душа желала чего-то родного, чем она могла насытиться, но это родное надо искать. Этим Женя и был поглощен по прибытии в город Ташкент. С особой ясностью звучали в его душе слова вопля, какими он воззвал во время пурги: "Боже мой, Боже! Я погибаю! Спаси меня и помилуй!"

Размышляя об этих словах, Женя пришел к выводу, что именно после этого в его душе произошло перерождение. Вспоминая эти слова, он получал какое-то обновление радости, но объяснить это состояние он не мог.

"О…как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его!" (Рим. 11, 33).

С каждым человеком у Бога есть Свои встречи, и к каждому сердцу Свои пути. Петра Он достиг на озере Галилейском, Нафанаила увидел под деревом, Савла — на дороге, а разбойника — уже на кресте.

Несомненно, что у Жени встреча с Господом была в поле, в бушующем урагане.

Велик Господь и неисследимо велика, многообразна милость Его, велик Он в творении, велик в явлениях природы, в стихиях, велик и многообразен в спасении грешника.

Покаяние души человеческой — это тайна между Богом и человеком, и мы можем судить об этом только по духовным плодам помилованной души.

Вскоре после переезда в Ташкент, сердце Жени нашло свою родную стихию: в 1931 году он впервые встретился со служителем Божьим — Игнатом Прокопьевичем Седых, который с любовью пастыря окружил заботой и духовным воспитанием эту юную душу.

Игнат Прокопьевич Седых был известен братству баптистов, как самоотверженный и ревностный благовестник Евангелия. В 20-х годах он совершал служение в Восточной Сибири, по Забайкалью и Иркутской области, а после, с 30-х годов в городе Ташкенте.

Женя получил много полезного и дорогого из опыта благовестника, соприкасаясь с братом в познании истины; оказался, в дальнейшем, разумным посредником между молодежью и старыми, опытными служителями.

В 1932 году Женя усердно посещал собрания баптистов на улице Кафанова, любил слушать христианское пение и проповеди. Особенное расположение сердца он имел к проповеднику-еврею, брату Цигельбаум, который одинаково: со слезами проповедовал о Христе и в доме молитвы, и на Алайском базаре, среди своих соотечественников-евреев.

Неизгладимый след и образец к подражанию оставил для него Александр Иванович Баратов — районный благовестник по югу Азии. Огонь истины Божией в его проповедях зажигал многие сердца к ревностному служению Господу.

В течение года Женя посещал собрания на улице Кафанова, но чувствовал, что ему еще чего-то не хватало. Что он еще не то, кем должен быть; и порой эта неудовлетворенность сильно мучила его. Он чувствовал и понимал, что его состояние очень близко напоминает ему жертвенник пророка Илии с приготовленной, рассеченной жертвой, которой не хватало только огня; именно этого огня не хватало и ему, чтобы окончательно успокоиться своей душой.

Шел 1933 год. Однажды, придя, как обычно, на собрание, Женя заметил, что лица у проповедников и членов общины опечалены. Эта печаль отобразилась и в пении гимнов, и в проповедях, а особенно, в молитвах верующих. Долго быть в неведении ему не пришлось. Тут же, после собрания, последовало объяснение, что служения на этом месте прекращаются, так как дом молитвы, несмотря на то, что он является собственностью и приобретением общины баптистов г. Ташкента, отбирают. Гулом негодования и выражением горя наполнился зал, в котором так недавно еще славилось имя Божие. Один за одним люди в глубоком унынии и недоумении, нехотя и медленно, покидали помещение.

Женя со стороны наблюдал за всем этим событием в каком-то оцепенении. Внимательно он вглядывался в лица верующих и видел, что почти все они выражали глубокую скорбь и, подходя друг ко другу, делились ею. На одного он только обратил внимание и невольно удивился, а почему он?.. Это был человек преклонного возраста, с проседью в негустой бороде темно-коричневого цвета. Женя не заметил, чтобы он был печален, как остальные. Взгляд его блуждал от одного к другому. На мгновенье они встретились глазами, но юноша почему-то отвел свой взгляд от него. Это был Крыжановский, один из служителей общины. Женя осудил себя за мимолетное неприятное впечатление о служителе и углубился в себя. А в душе у него разыгрывалось такое удручающее переживание, которого он и сам не мог объяснить. Какой-то внутренний голос не давал покоя: "Вот ты не воспользовался благодатным временем, не загорелся, а теперь все закрывается, и ты опоздал". Тревога перешла в волнение. Он посмотрел на опустевший зал: у кафедры одиноко стоял Крыжановский и беспорядочно теребил бороду, а у выхода осталась группа христиан. Они о чем-то перемолвились и бодро, дружно запели: