Иван Кулаев - Под счастливой звездой

При остановках поезда на станциях следовавшие эшелонами на фронт призванные в армию бородачи нередко подходили ко мне небольшими группами и спрашивали меня:

— Скажите, пожалуйста, господин: зачем нас гонят в чужую землю? Кого и что тут мы должны защищать? Сами мы ведь ничего не знаем…

Такими вопросами солдаты ставили меня в тупик. Что я мог ответить им на это?

А отвечать все же приходилось. Давал я им объяснения, какие и сам порой не считал резонными, объясняя, например: правительство, мол, находит, что нельзя выпускать японцев на материк, иначе они зайдут далеко, до самого Байкала.

Другое объяснение мне было трудно придумать. Верили ли солдаты моим словам, не знаю — скорее, кажется, что нет, не верили.

Виновником Русско-японской войны, если не прямым, то косвенным, часто называют Безобразова, весьма известное в Петербурге лицо. Этот энергичный деятель получил в Корее, в бассейне реки Ялу, большую лесную концессию, для эксплуатации каковой составил товарищество, в которое вошли многие крупные и важные столичные персоны. Эти-то господа и были против каких-либо уступок Японии — особенно в корейском вопросе — и довели Россию до войны.

Конечно, это — мое личное мнение. Возможно, что все это и не так происходило, как я говорю.

Безобразова я знавал ранее. Я случайно познакомился с ним в 1889 году на Алтае, в Сибири. Моя встреча с ним состоялась на спасской резиденции по реке Кондоме. Эта резиденция принадлежала золотопромышленной компании Асташева и Гинзбурга. Безобразов тогда проезжал через эту резиденцию на Абаканский железоделательный завод Пермикина, в качестве администратора этого предприятия. В это время это был весьма еще молодой человек, чуть ли не соскочивший только что со школьной скамьи и совершенно неопытный еще в делах. А был он уже распорядителем крупного дела — видно, ему хорошо ворожила бабушка в Петербурге. Ехал он в Абаканский завод через Алтайские горы, вместо того чтобы отправиться туда обычным путем, через Красноярск.

На спасской резиденции Безобразов пробыл двое суток. Вечерами мы развлекали нашего «высокого» гостя игрой в генеральский винт.

Как он руководил заводскими делами на Абакане, я не знал, так как в скором времени покинул Алтай и уехал на Амур.

Уже много позднее, будучи в Маньчжурии, я узнал о действиях Безобразова на Ялу. Его деятельность тогда показывала, что это был человек с большим весом и положением в столице, что и позволило ему создать такую крупную авантюру…

Много нехорошего видело русское население во время Русско-японской войны, и оно потеряло свою веру в то, что правительство может хорошо управлять страной. Нередко люди, даже патриотически настроенные, не знали, что делать, и бросались в крайности, хватаясь хотя бы за тот же социализм… Города и земства стали выносить политические постановления, требуя реформ, настаивая на знаменитой «четыреххвостке». Никто не отдавал себе ясного отчета в том, что из всего этого выйдет, и в отчаянии говорили, что хуже не будет.

А в результате все же получилось хуже.

Неудачная для нас Русско-японская война вызвала революционные беспорядки и эксцессы, имевшие место и в Харбине и на других станциях и в поселках полосы отчуждения Китайско-Восточной железной дороги. Отсюда эти беспорядки перекинулись и на города Восточной Сибири. Все это происходило в 1905 году, когда и по всей России было неспокойно и там свершала свое шествие так называемая первая русская революция.

В этом году я едва не стал жертвой яростного буйства русских солдат, возвращавшихся домой с Маньчжурского театра военных действий.

Случилось это так.

Проезжал я из Иркутска в Харбин, имея при себе до 20 пудов багажа. Наш поезд пришел на станцию Маньчжурия в 8 часов утра. Здесь нам, пассажирам, заявили, что едва ли в этот день наш поезд будет отправлен в Харбин, так как железнодорожные рабочие и служащие настроены революционно, желают митинговать и манифестировать и не расположены работать.

Пришлось мне со всем своим багажом поехать в гостиницу, находившуюся в поселке Маньчжурия. Здесь население испытывало большую тревогу. Благодаря тому обстоятельству, что железнодорожники не работали, на станции было задержано и скопилось двенадцать поездов с солдатами, эвакуировавшимися с фронта домой. У железнодорожников замерзли все локомотивы, и везти солдат далее на запад было не на чем. Солдаты, которых скопилось на станции по крайней мере до 12 тысяч человек, страшно волновались.

Зная об этом, население поселка и опасалось, что вся эта масса неспокойно настроенных солдат может броситься на поселок, разгромить и разграбить его. Но оказалось иначе.

Все солдаты были трезвы — продажа водки и вина в поселке была строго воспрещена. Их возмущение направлялось исключительно против железнодорожников. По адресу последних солдаты выкрикивали:

— Вы тут митингуете, ничего не делаете! Паровозы переморозили и нас тут морите, когда нам ехать нужно!

Вероятно, были среди солдат и такие молодчики, которые подстрекали толпу к погрому поселка, но пока что агитация их успеха не имела.

Часов около 10 утра разыгралась катастрофа, печальная для митинговавших рабочих и служащих дороги. Они в количестве 50–60 человек с красными знаменами и плакатами революционного содержания проходили через виадук к станции. У схода с виадука их встретила толпа солдат и начала яростно избивать манифестантов. Большинство последних успело разбежаться, а человек десять остались убитыми тут же, на станции.

Я сидел в это время в магазине Котельникова, находившемся рядом с гостиницей, в которой я остановился. Как из магазина, так и из гостиницы часто посылались люди на вокзал, чтобы узнать, что там творилось. Меня же, главным образом, озабочивал вопрос, пойдет ли в этот день поезд в Харбин или нет.

Вдруг из-за соседних построек вывалила с шумом и криком толпа солдат, человек в триста, и направилась к гостинице и магазину, где мы сидели. Хозяин и служащие бросились закрывать ставни и двери магазина, а я, перебравшись через изгородь, направился к себе в гостиницу. В это время, навстречу мне, в ворота гостиницы тоже вошла небольшая толпа солдат. Посмотрев на меня, они сказали мне мимоходом:

— Не беспокойся, господин: мы ведь не разбойники.

Мне невольно пришлось замешаться в эту группу солдат. С другой стороны во двор гостиницы ворвалась еще одна солдатская толпа и там поймала официанта, бегавшего для разведки на вокзал. Когда на станции солдаты начали избивать железнодорожников, официант бросился бежать оттуда; солдаты погнались за ним, приняв его тоже за одного из революционеров, — и вот теперь они узнали его и начали жестоко избивать несчастного кулаками и сапогами. В одну минуту они сделали из него окровавленную массу: я видел, как из носа и рта несчастного текла кровь, он лежал без чувств и хрипел, а его все продолжали бить.