Последний рыцарь империи - Сергей Ильич Ильичев

– То есть вывел этих агентов на себя лично? Но ведь следственная часть и сейчас существует, что в ней такого? – произнес Кирилл.

– Объясняю. Оперативный работник при Дзержинском и впоследствии при Менжинском, работая агентом или осведомителем, должен был сам вести следствие и последующие допросы, а также готовить заключительный обвинительный приговор. Так вот, эти самые следственные части при Ежове уже, не вникая в суть той или иной операции, мягко говоря, просто выбивали у арестованных необходимые им показания, часто не имевшие ничего общего с реальной картиной преступления. И если следователю еще можно было доказать свою невиновность, то этим архаровцам нужны были только чистосердечные признания, а вместе с ними ордена и очередные звания. Поэтому самым опасным в те годы стало попасть под арест. И когда в декабре 1938 года уже Берия был назначен наркомом внутренних дел, то мы все надеялись, что ввиду его профессионализма эти перегибы будут выправляться. Но уже не все оказалось возможным.

– Действительно, грустная картина, – согласился Кирилл. – А какое первое задание вы лично получили от Берии?

– Это было в самом начале 1939 года и связано с испанским золотом. Хотя сама эта история началась тремя годами ранее, когда испанские республиканцы согласились сдать на хранение в Москву свой золотой запас общей стоимостью более полумиллиарда долларов. Кроме того, большие ценности были вывезены из Парижа пароходом. И вот знакомый тебе уже Агаянц посылает в Москву телеграмму, в которой сообщает, что якобы часть этих запасов разбазарена республиканским правительством при участии руководства агентуры НКВД в Испании.

– Не соскучишься…

– Когда о телеграмме сообщили Сталину и Молотову, то Берии приказали провести проверку полученной информации. И тогда Лаврентий Павлович дал мне личное задание ознакомиться со всеми документами о передаче испанских ценностей в Гохран СССР. Но вначале я должен был встретиться с Эйтингоном, который был нашим резидентом в Испании и отвечал за отправку этого золота в Москву.

– Вы о нем еще ни разу не упоминали, – заметил курсант.

– Действительно… Вот бы у кого вам всем поучиться. Тогда сначала два слова о нем. Наум Исаакович родился в Белоруссии, недалеко от Гомеля, откуда была родом Эмма, и, работая секретарем-машинисткой у Хатаевича, который был тогда секретарем гомельской губернской организации большевиков, она там с ним познакомилась. Уже позже они нечаянно встретились в коридорах НКВД. Оказывается, молодого чекиста Эйтингона заметил Феликс Дзержинский и послал руководить ЧК в Башкирии, где он успешно подавил бандитизм, правда, в бою был ранен в ногу. В 1921 году его направили учиться в военную академию, а после окончания направили на работу в Иностранный отдел ОГПУ. А так как он имел не только еврейские корни, но и европейскую родню это давало ему легальное прикрытие для оперативной работы в Западной Европе. Перечислять его последующие подвиги в Китае не стану, времени не хватит. Лично я с ним встретился в 1933 году, когда был еще инспектором в отделе кадров. А уже позже нас сблизила Эмма и он стал часто бывать в нашей квартире.

– Понятно, так что это за история с этим испанским золотом?

– Не торопитесь, коллега. Здесь еще много иных предшествующих событий. Вы, очевидно, знаете о том, что в 1936 году в Испании шла война, в которой националистические силы Франко, поддерживаемые Гитлером, воевали против испанских революционеров, помощь которым оказывал Советский Союз. Тогда НКВД направлял в Испанию свои молодые кадры практически еще неопытных оперативников, включая и меня, где мы отрабатывали навыки наших будущих военных и разведывательных операций. Там я неожиданно и познакомился с человеком, который потом примет самое непосредственное участие в моей судьбе и будущей совместной работе.

– Это был Эйтингон?

– Я же просил вас, коллега, не спешить с вопросами…

Утром кто-то из младших сотрудников ОГПУ вошел в палатку. Судоплатов сидел за столом и разрабатывал план очередного учебного задания.

– Товарищ лейтенант, пришло распоряжение о вашем возвращении в Москву. У вас десять минут на сборы. Машина уже ждет.

– Понял, – ответил Павел, сложив исписанные листки в папку, а саму папку опустил в вещевой мешок, который лежал рядом.

Выходя с вещмешком из своей палатки, Судоплатов увидел возвращающихся после боя нескольких республиканцев, которые несли на носилках своего погибшего товарища. Они опустили носилки у вырытой землянки, в которой жила Мария Каридад – видный член испанской компартии, со своими двумя сыновьями, один из которых и погиб.

Сопровождающий Судоплатова сотрудник владел испанским языком и сказал ему следующее: «Женщине, вышедшей из землянки, рассказали о том, как погиб ее сын, бросившийся с гранатами под немецкий танк. Над останками брата склонился его младший брат – двадцатилетний лейтенант Рамон, который сейчас пообещал матери, что обязательно отмстит за смерть брата».

Генерал периодически перелистывал страницы своего дневника, а найдя то, что было для меня интересным, продолжал свои воспоминания уже для курсанта.

– Это был последний день, когда я под видом польского добровольца, благо что хорошо знал польский язык, находился в составе этой интернациональной диверсионной партизанской бригады. И, глядя на эту тяжелую сцену, даже не предполагал о том будущем, которое уготовано юному Рамону Меркадеру дель Рио, который окажется тем, кому вскоре будет суждено выполнить сверхважное правительственное задание. Взгляд этого молодого и решительного юноши надолго сохранился в моей памяти. Рамон был молод и напоминал мне звезду французского кино молодого Алена Делона. А вот Наум Эйтингон был тем человеком, который обеспечивал мое возвращение из Испании в Москву.

Полноватый француз с красивым лицом и живыми карими глазами, с черными как смоль волосами и небольшим шрамом