Владимир Силантьев - Воздушные разведчики

Фашисты, оккупировавшие городок с осени 1939 года, хозяйничали как у себя дома. Население испытывало недостаток в продуктах. Беднее всех жили белорусы, но их праздничные столы, накрытые ради нас, не пустовали. Мы знали, чего это стоило. В течение двух месяцев, что мы находились в Крынках, белорусы и поляки экономили на всем, перебиваясь картошкой и хлебом.

Мы тоже пригласили их за наш новогодний стол в ночь на 1 января 1945 года. К этому времени с питанием у нас стало лучше. Воинская норма по-прежнему оставалась скромной, но возле аэродрома находилось брошенное бежавшим помещиком картофельное поле, и мы пекли картошку на костре. Вскоре начпрод собрал стадо в триста голов из разбежавшихся во время боев коров и стал забивать для нас по одной в день. Наши негустые технарские щи покрылись пленкой жира, скудный сержантский харч стал вкуснее.

Старуха хозяйка убогой белорусской хаты, где мы квартировали, приготовила на Новый год вкусный ужин, вынесла из погреба красноватый бимбер - местный самогон, - и мы дружно выпили за грядущую победу. Старушка отказалась, вспомнила двух пропавших без вести сыновей, призванных в польскую армию. Она сидела за столом молча, стесняясь притронуться к селедке, которую мы раздобыли в сержантской столовой, и внимательно слушала разговор двух русских - моего друга Андрея Сакеллари и меня.

Андрей был редкий токарь-умелец и служил в авиаремонтных мастерских. Мы оба страстно любили поэзию и музыку. Мой друг, потомственный рабочий-слесарь, оказался человеком большого ума и тонкой интеллигентной души. До войны он успел закончить два курса Литературного института. Стихи его казались мне настолько совершенными по сравнению с моими скороспелыми творениями, что я забросил стихотворчество.

Но жить без сочинительства я не мог. Механик-электрик нашей эскадрильи выменял у одного поляка на продукты расстроенный маленький аккордеон и приставал ко мне, прося поиграть на его инструменте.

Полковой баян затерялся где-то в Смоленске. Скучно было без музыки и мне, и моим товарищам, но сыграть на разбитом примитивном аккордеоне сложные мелодии мне не удавалось. И я стал сочинять свои песни. Первая была грустная-прегрустная. В ней говорилось о солдатской тоске по дому и любимой девушке, о фронтовой жизни и страстном желании поскорее кончить войну и вернуться домой.

Зато вторая песня была задорной:

На перроне, на вокзале

В бой любимых провожали.

Что с тобой, с тобою, девушка?

Парню, бедному, неловко:

Прижимается головкой

И дрожит ее рука

Не грусти, подожди!..

Один из механиков первой эскадрильи обладал красивым лирическим тенором и, исполняя мою первую, грустную песню, доводил товарищей чуть ли не до слез. Затем в два голоса мы пели с ним "Не грусти, подожди!", и наш короткий импровизированный концерт у самолетов заканчивался "Коробейниками". Потом я сочинил песню про жеребят, которых видел по утрам, шагая из городка на аэродром. Однажды мои песня услышал комиссар полка и предложил включить их в программу концерта самодеятельности, который однополчане давали в городском театре Гродно.

Зал был переполнен. "Не грусти, подожди!" пришлось исполнять на "бис". А начался концерт стихами Андрея Сакеллари. Он прочитал что-то слишком философское, и ему вежливо поаплодировали. Андрей завидовал моему успеху и искренне восхищался моими песнями. Я же утверждал, что это - мое мимолетное увлечение, а вот его стихи - вершина, до которой мне никогда не добраться.

Так мы проспорили до полуночи, пока глаза сами собой от усталости не стали закрываться. Вдруг в хату ворвался мой моторист и сказал, что-приказано через час явиться в штаб с вещами.

Солдаты Рокоссовского прорвали фронт и развили наступление. Старшим авиамеханикам приказано перебазироваться на новый аэродром города Модлин, что находится севернее Варшавы, на берегу Вислы. Выезжаем в ночь с тем, чтобы прибыть туда утром и приготовиться к приему самолетов.

Впервые мне предстояло перебазироваться на новый аэродром наземным транспортом. Весь победный путь на запад - от валдайского аэродрома Выползово до польского городка Крынки я совершил на своих самолетах в качестве четвертого члена экипажа, втиснувшись в узкую переднюю кабину между летчиком и штурманом.

В кабине стрелка-радиста было куда просторнее, но не ощущалось стремительности полета и был плохой обзор: узкие наблюдательные люки выходили в хвост самолета. В передней же кабине с прозрачным полом из плексигласа и колпаком над головой я разглядывал летящие навстречу кучевые облака либо верхушки сосен, если самолет спускался до бреющего полета.

Модлин оказался старинной крепостью, обнесенной рвом и каменными укреплениями. Потайные ходы вели из нее к Висле. Наши пехотинцы и танкисты столь молниеносно окружили крепость, что не все гитлеровцы успели удрать. Несколько механиков спустились в катакомбы и взяли в плен с десяток голодных фрицев, направлявшихся подземными ходами за водой к реке.

А фронт уходил все дальше. Перед разведчиками полка встала задача вскрыть берлинский аэродромный узел. Одновременно летчики продолжали разведывать еще не сдавшийся Кенигсберг, обложенный со всех сторон Данциг и обширные районы Померании.

ШТУРМАН ВЕДЕТ НА ЦЕЛЬ

Писарь полка положил перед полковником Тюриным документ, плотно напечатанный на машинке. Это был наградной лист на штурмана ночной эскадрильи Валентина Соколова. Трофим Романович с большим интересом углубился в чтение, так как наградной лист был не совсем обычным. В послужном списке Соколова значились такие подвиги, которым мог бы позавидовать любой мастер воздушной разведки.

Дело в том, что до прибытия в наш полк Валентин выполнял особые задания Армии и разведотдела Северо-Западного фронта. Об этом мало кто знал в полку, включая и Тюрина.

Шел грозный 1941 год. По призыву партии всюду на временно оккупированной территории создавались партизанские отряды и диверсионные группы. Они нуждались в руководстве, боеприпасах и средствах связи. Вместе с известным летчиком Александром Груздиным штурман участвовал в полетах в партизанские края.

Сорок раз глубокими осенними ночами Соколов точно выводил самолет в предместья Риги, Таллина, Каунаса, Вильнюса и других прибалтийских городов.

. - Самолет над целью, - спокойно докладывал Валентин, и Груздин отдавал приказ:

- Приступить к операции!

Как правило, с группой десантников вылетал мастер парашютного спорта и четко следил за тем, чтобы забрасываемые советские люди правильно выполняли прыжок. Ведь многие из них не летали на самолетах и впервые видели парашют.