Соломон Волков - Страсти по Чайковскому. Разговоры с Джорджем Баланчиным

Баланчин: «Патетическую» Чайковский очень быстро сочинил, за двадцать с чем-то дней. Такое громадное сочинение! После этого он дирижировал симфонию в Петербурге. И никому не понравилось! Но Чайковскому было все равно. А через несколько дней объявили —

Чайковский болен! А еще через несколько дней объявили: умер от холеры! Правда ли это? Я слышал еще в Петербурге другое: что Чайковский вовсе не умер от холеры, а покончил жизнь самоубийством. В то время мужчине нельзя было объявить, что он любит другого мужчину. Такие вещи запрещались. В Англии в это же самое время Оскара Уайльда за это в тюрьму посадили. А в России еще строже к этому относились.

Говорили также, что Чайковскому грозил большой скандал: один высокий чиновник собирался жаловаться государю, что у Чайковского была связь с сыном этого чиновника. Чайковский был тонкий, ранимый человек. Он представил картину мучений, через которые его проведут. И предпочел отравиться.

Чайковский пошел с друзьями и братом в ресторан. Нарочно громко попросил лакея принести стакан сырой воды. В Петербурге в это время была холерная эпидемия. Его брат умолял Чайковского не пить сырую воду. Но Чайковский выпил стакан воды залпом, чтобы брат не успел ему помешать.

Волков: Ларош вспоминал, что Чайковский «необычайно боялся смерти; боялся даже всего, что только намекает на смерть. При Чайковском нельзя было употреблять слов — гроб, могила, похороны и тому подобное». Ларош продолжает: «Чайковский чрезвычайно полагался на гигиену, в которой был настоящий виртуоз. Он до тонкости изучил себя и выяснил, что ему полезно, а что вредно; на основании своих наблюдений Чайковский подчинил себя строжайшему режиму».

Баланчин: Разве такой мнительный и нервный человек, как Чайковский, стал бы пить сырую воду во время холерной эпидемии? Вдобавок он всю жизнь мучился плохим желудком. Всегда в письмах писал: «Сегодня у меня был страшный понос». Очень похоже на Глинку, тот тоже в своих «Записках» жалуется на несварение желудка. Это понятно. Сейчас мы держим мясо в холодильнике, а у них же этого не было. Я помню, в Петербурге мать выставляла зимой мясо за окно, специальная была для этого штука. Только так и спасались.

Чайковский всегда ходил с пастилками «виши» в кармане, чуть что — брал соду. Он о своем желудке очень заботился. Чайковский сырую воду не стал бы пить и в обыкновенное время, а тут — эпидемия в Петербурге, кругом люди умирают от холеры.

Быть может, Чайковский принял яд? Тогда его демонстративное поведение в ресторане было камуфляжем: смотрите, вот я выпил холерной воды. А на самом деле пошел домой и отравился.

Но возможно и другое объяснение. А что, если Чайковский играл с судьбой? Если он специально выпил сырую воду, как будто играя в «русскую рулетку»: заражусь холерой — или не заражусь?

О судьбе, предопределении Чайковский много думал и говорил. Это и неудивительно — ведь он был настоящим русским. Русский человек верит в судьбу. Недаром смертельную игру с пистолетом, в которой судьба решает — заряжен он или нет, выстрелит или даст осечку, — назвали «русской рулеткой». Во времена Чайковского эта игра была очень распространена среди русских офицеров.

Но главное, русская литература сделала игроков, людей отчаянных, своими героями. Пушкин описал такого в «Пиковой даме». У Пушкина есть повесть «Выстрел»: тоже о судьбе, о везении-невезении. А потом, конечно, пришел Михаил Лермонтов, которого Чайковский очень любил. Здесь никто не знает Лермонтова. А в России его почитают наравне с Пушкиным. Мы все его учили в школе, я поэму Лермонтова «Демон» учил наизусть. Чайковский сочинил на слова Лермонтова романс «Любовь мертвеца».

Роман Лермонтова «Герой нашего времени» очень популярен и знаменит в России. Одна из частей этого романа называется «Фаталист». Там подробно описана игра в «русскую рулетку». Чайковский обожал «Героя нашего времени», много раз его перечитывал. Вообще, это очень русская вещь — поставить свою жизнь на карту, рискнуть. Может быть, Чайковский подумал: «А! Посмотрю, что со мной случится! Если ничего, значит на то воля Божия!»

Тут вот что еще важно. Чайковский был очень верующий человек. А самоубийство — это тяжкий грех. Я читал письмо Чайковского, где он говорит, что не верит в Бога-судию, в карающего Бога Чайковский пишет, что хотел бы положить на музыку слова Христа о том, что «иго Мое сладко, и бремя Мое легко». То есть Чайковский верил и надеялся, что Бог его простит. И все-таки он не мог не колебаться, думая о самоубийстве.

В те ужасные для Чайковского дни, когда он женился, он ведь тоже думал о самоубийстве, но отбросил эту мысль. Вместо этого Чайковский попытался простудиться, застудить себя до смерти. А это не то же самое, что совершить самоубийство.

В России были такие люди — отшельники. Они были как святые, жили в скитах. Они ложились в гроб, переставали есть и пить — и умирали. Это не считалось самоубийством. Они верили, что выполняют волю Бога И умирали спокойно.

Я думаю, Чайковский давно подбирался к мысли, что надо какого с этой жизнью кончать. Мне кажется, что он Шестую симфонию написал как записку о самоубийстве. Он ее написал, сам продирижировал — как будто вернулся с того света, чтобы посмотреть — как реагируют. Он к своей смерти готовился. Убивать себя своей рукой нельзя, это грех. И нельзя жизнь свою кончать от отчаяния, вдруг ах, надоело, хватит!

Чайковский не так сделал. Он прошел длинный путь. Он боялся старости, боялся болезней. Он беспокоился, что исписался. Ему казалось, что в своей музыке он начинает повторять сам себя. Это, конечно, было не так, но не нам Чайковского учить. Он знал, что делать со своей жизнью, и поступил так, как считал нужным.

Чайковский был благородный человек. Он не хотел вовлекать людей, близких ему, в скандал. Он вообще не терпел сплетен вокруг своего имени. Чайковский подчинился давлению общества, подчинился его жестоким правилам — и ушел из жизни. Его заставили умереть. Как это случилось в точности — мы сейчас не знаем и, может быть, не узнаем никогда. Но так ли уж это важно? Для того чтобы понимать музыку Чайковского, достаточно знать, что произошла большая трагедия.

Волков: Когда ему было 21, Чайковский писал своей сестре: «Чем я кончу? Что обещает мне будущее? Об этом страшно и подумать. Я знаю, что рано или поздно (но скорее рано) я не в силах буду бороться с трудной стороной жизни и разобьюсь вдребезги…»