Майк О'Махоуни - Сергей Эйзенштейн

«Александра Невского» часто критиковали за исторические неточности, но этот фильм был больше, чем уроком истории, он послужил иносказанием о текущей политической обстановке. Как и в «Бежином луге», одной из главных задач картины было обличение предателей и врагов советского народа, но все же главный акцент в сюжете был сделан на внешней угрозе. В контексте конца 1930-х годов открыто читалась аналогия с подъемом национал-социалистов в Германии. На протяжении последнего десятилетия уязвимость государственных границ вызывала все больше беспокойства советских властей, в связи с чем на смену ранним устремлениям большевиков осуществить мировую революцию пришла задача обеспечить, в первую очередь, национальную безопасность. О перемене курса наглядно свидетельствовала полоса бункеров, траншей и противотанковых заграждений, протянувшаяся вдоль западной границы страны от Пскова на северо-западе до берега Черного моря, – барьер длиной в полторы тысячи километров, получивший название «Линия Сталина». Мотив охраны границ проник и в искусство: в литературе, кино и живописи шаблонным стал образ героя-пограничника[217].

Опасения за уязвимость государственных границ буквально пронизывают каждую сцену «Александра Невского». Начальные титры сообщают, что русским землям грозит не один, а сразу два врага – татаро-монголы и тевтоно-ливонские рыцари. Вместо того чтобы мстить за недавние поражения от рук монгольской орды, князь Александр Невский обращает взгляд на более насущную угрозу на Западе. Для аудитории фильма этот эпизод имел ясный подтекст: от нацистской Германии опасность исходит куда более серьезная, чем от японской оккупации Манчжурии. Во времена Александра Невского Русь не была единым государством, но состояла из разрозненных городов-княжеств. Князья-феодалы рассчитывали просто откупиться от врага, тогда как крестьяне в страхе от надвигающегося вторжения воззвали к Александру Невскому с мольбой объединить русские земли: стереть границы между княжествами и вдохнуть в народ дух единства.

Для обозначения важности границ Эйзенштейн часто использует в фильме визуальные приемы. Фильм начинается с кадров бескрайних русских просторов, покрытых костями павших в недавних битвах с монгольской ордой воинов, отбеленных солнцем и ветрами. Действие следующей сцены происходит на берегу Плещеева озера, предсказывая будущую роль в фильме озера как геополитической границы. Первое действующее лицо в кадре – крестьянин, который стоит рядом с бревенчатой избой и оглядывает местность, – это прямое указание на пограничную охрану. Затем кадр переходит на вереницу местных рыбаков с сетью в руках. Хотя они и заняты мирным делом, сеть на переднем плане создает хрупкий, но все же барьер, который отделяет зрителя от далекого горизонта. К теме охраны границ еще раз подводит скорбная песнь рыбаков о более ранней победе Невского над шведами.

Позже сеть как символ границы или барьера снова появляется в другой сцене. В избе Невского в Переславле два молодых рыбака чинят сеть и сетуют на то, что им приходится заниматься черной работой вместо того, чтобы воевать. Их слова обращают на себя внимание Невского и заставляют его задуматься о том, чтобы сменить тактику обороны на нападение, и в процессе принятия этого решения он сначала рассматривает сеть, а затем рвет ее. Порванная сеть символизирует не только границу между князем и тевтонскими рыцарями, но и границы между разрозненными княжествами на самой Руси. Когда воеводы из Великого Новгорода приходят просить Александра Невского встать на защиту города, сеть перед их приходом аккуратно уносят, чтобы высокие гости могли свободно войти к князю, а значит и в Переславль. Внутренние границы стираются, чтобы ускорить объединение Руси и укрепить силы, которыми держава в итоге повергнет иноземного врага.

Дозор, фильм «Александр Невский», 1938

Примечательное использование образа границы появляется в самой известной сцене из фильма – сцене Ледового побоища. Незадолго до битвы Невский решает, что она должна пройти именно там, невзирая на доводы войнов о том, что сражаться надо на русской земле, где «всяк камень – дружок, кажна балочка – сестрица». С одной стороны, по мысли князя, враг, таким образом, не ступит на русскую землю (не очень последовательный аргумент, если учесть, что ранее в фильме упоминалось падение Пскова). С другой, лед в это время года достаточно тонкий, и немцы будут беспомощны, если провалятся сквозь него из-за тяжелой брони. В ходе битвы предсказание Невского сбывается, и в душераздирающем эпизоде, вдохновленном, по всей видимости, знаменитой сценой с Лиллиан Гиш в фильме «Путь на Восток» Гриффита, тевтонских рыцарей безжалостно топят в ледяной воде буквально на самой границе Древней Руси.

Победа Невского в Ледовом побоище становится победой национального объединения над раздробленностью и утверждением неприкосновенности внешних границ. Это и победа героического индивидуума: весь сюжет строится вокруг личности Александра Невского, чья фигура должна ассоциироваться с образом Сталина. Интерес вызывает, однако, то, как именно этот образ создается. Александр Невский представлен в фильме поверхностно изображенным архетипическим героем жития святого. Он неустрашим, непоколебимо уверен; он прекрасный военный стратег и во всех смыслах прирожденный лидер. Его присутствие неизменно вызывает уважение в народных массах, а речь, простая и доступная, всегда воодушевляет. Именно таким современники изображали Сталина – спокойным, молчаливо-вдумчивым и скромно одетым – в отличие от более динамичного типажа Ленина. Эти качества Александра Невского Эйзенштейн подчеркивал съемкой с нижней точки, часто возводя его на платформу-постамент на фоне зданий или неба, придавая ему величественный, даже монументальный облик. Несмотря на важность сюжетной линии, сам Александр Невский редко участвует в действии, и когда он появляется в толпе, его статная фигура сразу выдает в нем первого среди равных.

Рыбаки с сетями, фильм «Александр Невский»

И все же, в качестве важнейшего аспекта создания образа Александра Невского, нужно отметить религиозные аллюзии. При разработке сценария Павленко и Эйзенштейн во многом отталкивались от древнерусских летописей, в которых победа Александра Невского интерпретировалась как торжество русской православной церкви. Позже он даже был причислен к лику святых за свои подвиги. Учитывая атеистический характер советской идеологии, Эйзенштейну приходилось избегать лишних ассоциаций между Александром Невским и церковью, режиссер подчеркнуто старался изобразить его светским лидером. И все же христианская символика пронизывает весь фильм. Так, в первый раз на экране Александр Невский предстает в образе простого рыбака, к которому народ взывает в час опасности. В сценах, когда он въезжает в Великий Новгород в начале фильма и в Псков в конце, окруженный приветствующей его толпой, безошибочно угадывается аллюзия на вход Христа в Иерусалим, а в изгнании купцов из Новгорода – на изгнание Христом торгующих из храма. Явно читаются и другие библейские цитаты. При падении Пскова большая часть мирного населения погибает от рук тевтонских рыцарей – параллель со сценой избиения младенцев; Невский призывает армию на защиту родины, и она вырастает буквально из-под земли – словно воскресшие на Страшном суде. Здесь мы опять встречаем отсылки к прошлым фильмам Эйзенштейна, в том числе короткую переработку сцены на одесской лестнице с тевтонскими рыцарями вместо царских солдат и повторение знаменитого эпизода с убийством ребенка в «Стачке». Нужно добавить, что религиозные аллюзии в «Александре Невском» отвечали тенденциям соцреализма и подчеркивали параллель между главным героем и Сталиным. Многие историки советской культуры в последние годы часто говорят о мифологизации образа советского лидера, взращенной на дореволюционной религиозной идеологии; благодаря ей и Ленин, и Сталин приобрели статус «нецерковных святых»[218].