Максим Капитановский - Во всём виноваты «Битлз»

Говорят, что у незрячих людей сильно обостряются другие чувства: осязание и особенно слух. Только этим можно объяснить поспешность, с которой ловкий басист кинулся, вытянув руки вперед, к «якутскому» столу, гениально расслышав во всём этом шуме, как главарь геологов-топографов негромко щёлкнул пальцами.

Один из секундантов «синего костюма» сунул басисту комок денежных знаков и что-то сказал. Тот, подобострастно изогнувшись и приставив ладонь к уху, как это делают не слепые, а глухие, внимательно выслушал заказ.

После короткого совещания оркестр заиграл нечто невообразимое: гитара издавала какие-то мяукающие звуки, синтезатор умело ей вторил, — и хотелось, схватив ритуальный бубен, пойти вприсядку вокруг чума.

Танцевать под эту музыку с партнёршей можно было, только будучи сильно пьяным, а южане, плотно обхватившие перекисно-водородных красоток, настоящей формы еще не набрали. Поэтому, потоптавшись по инерции ещё пару тактов, они отошли в сторону и заказали «Тбилисо». Почти сразу же басист ещё раз сбегал к апологетам таёжной музыки и, получив комок и пожелание «нанайскую!», прервал «Тбилисо» на самом интересном месте.

Далее события развивались во всё убыстряющемся темпе. «Нанайскую» сменяла «Тбилисо», «Тбилисо» — «нанайская».

Один из приближённых унтоногого встал рядом с оркестром с большим комком денег и всё время отщипывал от него порции, тут же перебиваемые южанами таким образом, что пока половина музыкантов еще доигрывала «Тбилисо», другая половина уже распрягалась в нанайской теме, и наоборот.

Оркестр вошёл во вкус, и с каждым новым заходом «нанайская» звучала всё увесистее, хотя ясно было с самого начала, что топографов удовлетворило бы любое качество, лишь бы не слышать «Тбилисо».

Музыканты разгорячились и, похоже, начали прозревать один за другим, — а ещё говорят, что чудес не бывает.

А потом случилось невероятное: у сынов юга вроде бы кончились деньги, они отказались от борьбы с северным коэффициентом, и впервые за сегодняшний вечер «нанайскую» доиграли до конца, хотя конец и не отличался ничем от начала или середины.

Представитель геологов сходил за новым комком и, чтобы не рисковать, заказал «нанайскую» семь раз подряд. К этому моменту весь зал, закатив глаза от шампанского, раскачивался из стороны в сторону, включая и любителей «Тбилисо».

Тут-то и появился вежливый милиционер, пожелавший узнать, что здесь происходит, и обратился с этим вопросом к виновникам таёжного торжества.

— Володь! Пойди выясни, — сказал главшпан одному из своих, и тот дал милиционеру увести себя в неприметную дверь в дальнем конце зала.

Весь кабак праздновал падение наглых пришельцев. Грузины (им уже прислали деньги из дому) тотчас же заказали «Тбилисо», «Сулико», «Лезгинку», «Кабардинку», «Грузинку» и грудинку и лихо плясали всё это парами и сольно. К ним радостно присоединились остальные посетители.

Веселье длилось не очень долго. Минут через пять в зал на стуле въехал Володя, и в леденящей тишине прозвучал его звонкий, окрепший на таёжных просторах голос: «Нанайскую!»

Жизнерадостный басист-руководитель уже не просто играл, он пел сложнейшую национальную мелодию с уместным использованием горлового пения и имитацией крика диких нанайских зайцев. Не обделила все-таки природа слепых другими талантами…

Тут мои воспоминания прервал Лешка, сунувший мне под нос для ознакомления свой листок с чёртиками. Я честно подрисовал туда еще одного и вернул.

— Полностью согласен, — сказал Лёшка, — но есть некоторые нюансы.

Басист выглядел почти точно так же, как и в нанайскую эпопею, только волосы немного отрастил да был без темных очков. Видимо, те бешеные геолого-кавказские деньги, которые он заработал тогда за каких-то полтора часа, позволили ему сделать дорогостоящею глазную операцию где-нибудь в Лондоне или в Кейптауне, возглавить коллектив зрячих музыкантов и поглядывать теперь орлом то на комиссию, то на часы.

За неполные четыре песни комиссия полностью очистила подарочный стол, а дозаказывать за свои деньги не позволяла профессиональная этика — что ж, пора было закрывать лавочку.

Григорий Михайлович жестом остановил музыку.

— Ну, достаточно пока. Какие будут мнения, товарищи? — И, вспомнив марочный армянский коньяк, добавил: — По-моему, убедительно.

Комиссия закивала, но Трофим Николаевич Лукомцев, человек опытный, наевший живот не на одном поколении ресторанных исполнителей, встал и, достаточно сурово глядя на уже начавших было улыбаться музыкантов, сказал:

— Есть несколько замечаний.

Трофим Лукомцев был бойцом 1-й Конной, точнее ветеринаром, почётным пожарным, а нынче заместителем директора по организационной части. Кроме того, пожилым и почти совершенно глухим человеком, но замечания высказывал каждый раз, чтоб служба мёдом не казалась и для подготовки почвы для следующих прослушиваний.

Из музыкантской культуры он знал только слово «фортепиано», делил его на две равные части и довольно сносно ими оперировал.

— У меня пожелание к вашему органисту, — сказал Трофим, поглядывая на своих неряшливых и каких-то уж особенно уродливых чёртиков. — На вашем месте во 2-й композиции, где-нибудь такте в 16-м, я бы всё-таки сыграл эдак, знаете, «форте», а вот уж в 3-й, после 20-го такта, там, пожалуйте, «пьяно»!

Гитаристы начали в ужасе озираться в поисках органа, которого в их составе не было.

Лукомцев, рассердившись, повысил голос:

— Ну, что вы молчите, я же к вам обращаюсь, — почти крикнул он не обращавшему никакого внимания на происходящее бармену, красивую кофейную машину которого он принял за электрический орган, а спокойные движения по протиранию стаканов за искромётные клавишные пассажи.

Гитаристы, ещё не пришедшие в себя, попытались было что-то сказать:

— А мы… а у нас орга-а…

И вот эта последняя «а» получилась какой-то сдавленной, потому что глазастый басист ухитрился одновременно наступить им на ногу.

— Я ему, Трофим Николаевич, сам всё время это говорю. Он у нас такой болван непонятливый. Разберёмся, в крайнем случае уволим.

— Ну зачем же так круто, — смягчился Трофим, — парень-то способный. А в общем и целом прилично.

— Я вот тут вам пакетик собрал на дорожку, — сказал басист.

— Достойная программа, — сказал Лёшка.

— Желаю творческих успехов, — сказал Михалыч.

— Растёт молодежь, — сказал Трофим Николаевич Лукомцев.

— Ах вы, мерзкие твари, слякоть отвратная, — сказал я шёпотом, имея в виду и себя.

— А ну, пошли все к чёртовой матери, убраться не дадуть, — сказала уборщица с ведром, — и ходють, и ходють, и топчуть, а некоторые напокупляют машин и на них ездивают.