Семья. О генеалогии, отцовстве и любви - Дани Шапиро
Я все время поглядывала на Бена, потом отворачивалась. Отец. Не верилось, что это так. Он меня не растил. Несколько часов, как мы познакомились. Так кем он мне приходился — и кем была я ему? Биологический. Гражданский. Позднее мне придет в голову, что Бен Уолден был для меня чем-то вроде места рождения. Я никогда в этом месте не жила. Никогда не говорила на языке этой страны, никогда не погружалась в ее обычаи. У меня не было ни паспорта, ни записи о гражданстве. Но тем не менее место рождения формировало меня всю мою жизнь, наполненную желанием узнать свою родную землю.
* * *
Солнечный свет, лившийся в окна ресторана, уже померк. Четыре с половиной часа пролетели как одно мгновение. Остальные посетители ресторана уже давно освободили столики. Официанты вокруг нас накрывали их к ужину. Уже скоро спустятся сумерки, мои родственники будут готовиться к празднику. Пилар хотела взглянуть на фотографию Джейкоба, и я стала листать альбом на мобильнике в поисках той, что планировала показать им, если попросят. Фото было сделано летом: волосы Джейкоба выгорели на солнце, кожа загорела от проведенных на воздухе месяцев съемок и игры в теннис. Золотой мальчик. И довольно сильно похож на Бена. Увидев его, Пилар ахнула. Красавчик. И передала мобильник Бену.
В какой-то момент Бен, по-видимому, принял решение мне доверять — отбросить озабоченность сохранением тайны личной жизни и тем, что я писатель, и перестать беспокоиться о существовании других отпрысков. Возможно, это произошло еще до того, как мы встретились. За неделю до встречи, на Рош ха-Шана, он прислал мне записку с пожеланием L’shana tova tikateivu[60]: «Да будете вы записаны в Книгу Жизни на добрый год, и запись сия да будет скреплена печатью». Видимо, специально навел справки. Протягивая мне руку, он уважал существующие между нами различия, как и значительность связывающих нас уз.
Бен изучал фото Джейкоба целую минуту, а потом протянул мне свой мобильник. На экране была папка с фотографиями. Он откашлялся.
— Я собрал эти фотографии с мыслью при возможности показать их вам, — сказал он. — Здесь предки. Семья.
Мужчина и женщина стояли на крыльце сельского дома. На ней цветастое платье. Он в рубашке с короткими рукавами. И снова меня охватило чувство, что я не в состоянии вычислить, кто передо мной.
— Мои родители, — пояснил Бен. — Дома, в Огайо.
Бабушка и дедушка. Не представительный лысый мужчина в ермолке и пенсне. Не царственная женщина в золоченой раме с туго собранными на затылке волосами и брошью на шее. Это были прародители моей души, а не моей бытности. Я произошла от пары на фотографии.
И вглядывалась в их лица, будто могла найти в них что-то знакомое.
— А на следующей — мой дед, — продолжал Бен. — Он был юристом и жил в Кливленде. — Фото усатого мужчины, напряженного и сурового — в духе времени. — А вот его отец, мой прадед. — Фото в сепии середины девятнадцатого века. — Наша семья причалила к Нантакету в семнадцатом веке.
В близлежащих кварталах семьи уже завершили праздничную трапезу перед традиционным постом и отправились в шул, оставив на кухонных стойках горящие свечи йорцайт[61]. В память об усопших.
Я представляла себе, что прямо за дверьми итальянского ресторана мужчины в талитах, женщины с покрытыми головами, мальчики в ермолках, девочки в платьицах, держащиеся за руки пап, идут по улицам, как когда-то шла я. В синагогах в ковчегах хранились, сверкая серебром, свитки Торы в вышитых бархатных футлярах. Когда в темнеющем небе появятся три звезды, ковчеги откроют и все поднимутся с мест. Начнется служба «Коль нидрей»[62], известная своей печально-торжественной красотой.
Причалили к Нантакету в семнадцатом веке. Это было трудно осмыслить и в то же время было вполне понятно. Но я не успела обдумать услышанное: на столе завибрировал мобильник Майкла. Я увидела, что звонит Джейкоб. Он знал, что мы встречаемся с Беном и Пилар, и, разумеется, рассчитывал, что обед завершился.
Я занервничала.
— Поговори с ним на улице, — призвала я Майкла.
Я не хотела, чтобы Бен подумал, что на него давят или загоняют в угол. Ощущение хрупкости наших уз вернулось в полную силу. Когда Майкл хотел выйти из-за стола, Бен его остановил.
— Ничего, — мягко сказал он. — Все нормально.
Майкл протянул мне телефон. На экране появилось лицо сына.
— Мы еще с Беном и Пилар, мой дорогой, — сказала я. — Хочешь поздороваться?
Я повернула экран к Бену. Он взял мобильник и посмотрел на внука.
— Здравствуй, Джейкоб. Как поживаешь? Рад с тобой познакомиться.
— У меня все хорошо! Я тоже рад знакомству!
В калейдоскопе удивительных моментов, которые начали происходить с июня — были мгновения невиданные, необъяснимые, прекрасные и даже мистические, — знакомство семидесятивосьмилетнего человека со своим семнадцатилетним внуком по FaceTime казалось священным актом. Что-то не дававшее покоя встало на свое место. Даже если не последует продолжения — если мы больше никогда не увидимся, — Джейкоб и его дед друг друга узнали, словно обменялись простым «вот ты какой».
Нам не хотелось прощаться. Выйдя из ресторана на улицу, мы проводили Бена и Пилар до машины, припаркованной за углом напротив синагоги.
— Знаете, Эмили хотела бы с вами общаться, — сказала Пилар.
— Я была бы не против общаться с ней, — ответила я.
— Тогда напишите ей, — предложила Пилар.
— Я не была уверена, уместно это или нет.
Я вспомнила «дымовой сигнал» от Эмили в Twitter. Я тебя вижу. И мой ответ ей. Я тебя тоже вижу. Как это — начать общаться со своей сводной сестрой?
— Уверена, что она вечером позвонит мне, чтобы узнать, как прошел обед, — улыбаясь одними глазами, продолжала Пилар. — Как вы думаете, что мне ей ответить?
— Скажите ей, что обед прошел как нельзя лучше.
В оставшиеся до расставания минуты я сообщила Бену и Пилар, что следующей весной приеду в Портленд с промотуром книги. Кажется, все обрадовались тому, что мы снова сможем встретиться.
— Мы придем на ваши чтения! — воскликнул Бен.
На прощание мы обнялись — каждый обнял всех остальных, — и на этот раз никакой неловкости не было. Было только чувство, похожее на счастье.
В тот вечер, когда мы с Майклом вернулись домой, я полезла в шкаф за свечами йорцайт, но оказалось,
